…Древняя Великолукская крепость, молчаливая и величественная, как будто с высоты своего почтенного возраста, покойно взирает на окрестности, и, кажется, что суета века сего ей недоступна. Еще бы!.. Сколько призывных кличей к ее штурму слышала она от чужеземных воевод (у стен крепости разносилась речь польская и литовская, венгерская и германская); сколько крови осажденных защитников впитали ее неприступные, обложенные дерном валы; сколько душ убиенных русских витязей вознесли ангелы Божии отсюда на небо только ради того, чтобы удержать этот «замок» - сердце порубежной крепости Великолукской!
Согласно христианской традиции, кровь воинов, пролитая за Отечество, является сакральной, то есть принятой в жертву – ею навеки освящается земля. А на том месте, где когда-то кипела жизнь города-крепости, где предстояли в молитвенном подвиге православные храмы, в том числе и те, что входили в состав Ильинского, Троице-Сергиевского мужского и Введенского женского монастырей, имевших в своей основе священные жертвенники, и подавно. Причем, Троице-Сергиева и Введенская обители, скорее всего, располагались за пределами укрепленного посада. Есть также свидетельство о том, что до «литовского разоренья» в Великих Луках, кроме трех названных, имелись еще два монастыря – Егорьевский женский и Никольский мужской.
«За славой веков - лишь пепел»
Ливонская война, начинавшаяся под лозунгами борьбы за выход Русского государства к берегам Балтийского моря, длилась 25 лет. На исходе этой затянувшейся за русские интересы кампании Великие Луки ожидало великое испытание, ибо события, его повлекшие, носили, по мнению русских историков, фатальный характер для дальнейшей судьбы города-воина и уничтожали все следы, указывающие на его богатое и славное прошлое, на его глубинную этнографическую связь с Новгородчиной.
Проводившиеся в 2011 году археологические раскопки на центральной площади Великих Лук – бывшей Торговой, благодаря которым был вскрыт не один культурный слой этой древней земли, говорят сами за себя. И если пласт, отвечающий за период царствования Алексея Михайловича Тишайшего и был «тихим», ничем особенно не примечательным, то обнажившийся вслед за ним слой эпохи Смутного времени и предшествующего ей польского разорения красноречиво свидетельствовал только об одном – о катастрофе. Черная, как траурная саржа, выжженная земля посада, где когда-то жили ремесленники и торговый люд, лишь подтверждала записи иноземных «хроникеров». Славу веков здесь действительно накрыли, как когда-то вулканическая лава римскую Помпею, - пепел и разор. И если поляки до сих пор гордятся тем, чем закончилась для них осада Великих Лук 1580 года, предпринятая Стефаном Баторием, то великолучане вспоминают о тех же самых днях, как о трагических.
В 1579 году Баторий взял Полоцк, разгромил Русскую армию под Соколом, а в 1580-м, пренебрегая походом на Смоленск, уверенно двинулся на Великие Луки. «…влекло нас туда, - объясняя свой выбор, писал польский король, - положение Луцкого замка, его известность, обширность области и обилие продовольствия, которым наши войска могут продовольствоваться без всякого ущерба нашим областям… и наконец большое удобство и скорость управлять из Великих Лук всеми прочими делами». Разгромив крепости Усвят, Велиж, польская армия, продвигавшаяся двумя отрядами, одним из которых командовал Коронный канцлер и гетман Ян Замойский, воссоединилась у стен Коптева монастыря, что находился в селе Купуй. Безусловно, на Великие Луки Стефан Баторий смотрел как на очередной русский форпост, который должен был непременно пасть под накатом польско-литовской мощи и «его славных венгерцев», или хотя бы сдаться без боя.
По свидетельству участника осады, начальника авангарда в особом отряде гетмана Замойского, Луки Дзялынского, войска Батория, утомленные длительным маршем, подошли к Великим Лукам 25 августа, когда их поразило огромное зарево пожара, которое было видно даже из польского лагеря. Так, казалось, безжалостно великолучане поступили со своим предместьем, спалив его в ночь на 26 августа по распоряжению Иоанна IV.
Великолукский исследователь Д. М. Милютин в своем труде «Осада Великих Лук Стефаном Баторием в 1580 году и ее последствия» сетовал на то, что ни у С. Соловьева, ни у
Н. Карамзина, ни в других новейших источниках по истории России нет подробностей осады и разорения Великолукской крепости. «Между тем, - уверял краевед, - для Великих Лук это событие было эпохою, на которой оканчивается их древняя история, а для русской истории вообще – это был самый значительный эпизод кампании Батория в 1580 г.». Это он, Д. М. Милютин, предлагал составить «Мартиролог о гибели Великих Лук» и приравнять 5 сентября, когда Баторий «взял пепелище, облитое кровью, покрытое истерзанными телами», к Дмитриевской поминальной субботе, когда вся Россия молится за павших на Куликовском поле. Это предложение не потеряло актуальности и теперь.
Тактика Батория, наступавшего с юга, по дороге ведущей к Сенькову, сводилась, как это было не раз, к массированному удару в одном направлении. Причем, наступали его правильно организованные войска быстро, несмотря на кажущуюся непроходимость некоторых дорог и чинимые противником засады. Особую роль в преодолении этих преград Баторий отводил многочисленному венгерскому отряду под командованием опытного Борнемиссы, как, впрочем, и главные подвиги и успехи при штурме «Луцкого замка» он приписывал им же.
Прежде, чем осаждать, вышли на парад
Согласно хронике М. Стрыйковского, под Великие Луки, чей гарнизон составлял шесть тысяч человек, подошла огромная интернациональная армия. Историки до сих пор не пришли к единому мнению в отношении ее численности. С. М. Соловьев говорил о 50-тысячном войске, в рядах которого только венгерская пехота насчитывала 21 тысячу солдат. У Д. М. Милютина не менее внушительные данные: весь отряд Коронного канцлера и гетмана
Я. Замойского составлял до 8 тысяч воинов. Так называемое «надворное
войско» - жолнеры, гайдуки и казаки были в «некотором роде новостью в польском королевстве», ибо в «надворное войско» впервые к тому времени вошли мещане и крестьяне. Ян Зборовский – каштелян из Гнезно, командовал лучшей частью армии Короны – ее ветеранами. Отдельная миссия была возложена на «посполитое рушение» - конное шляхетское ополчение (3 тысячи всадников), являвшееся надеждой и опорой Речи Посполитой.
К тому же, как повествует М. Стрыйковский, был и авангард Яна Вольминского, куда входили несколько рот ногайских татар, несколько сотен гайдуков (более 1500 конных и пеших воинов), 2 тысячи литовских рыцарей под водительством Николая Сапеги, 3 тысячи человек – рыцарство Жмудское, полки – от 400 до 800 воинов, которые вели Ян Кичко, Николай Радзивил и другие «ясновельможные паны», королевский конвой (1 тысяча кавалеристов), да за королем, как передает явно восторгавшийся мощью этого войска летописец, – прочая армада в числе 26 тысяч разного войска с отрядом немецких рейтаров в придачу.
Это войско не только обложило обширный город, но после нескольких рекогносцировок в районе Великолукской крепости, переправившись на левый берег реки Ловать, 27 августа, за два часа до рассвета, начало королевский парад, пытаясь демонстрацией своей силы устрашить гарнизон русского города, морально сломить его до начала штурма. Смотр войск длился до самого вечера и проходил таким образом, чтобы «из замка» видна была, по мысли Л. Дзялынского, вся армия, приведенная Баторием к стенам Великих Лук. Похоже, захват такого города, который пан Зборовский оценил как «гораздо больший, чем Вильна, взятая дважды», требовал привлечения арсенала разнообразных средств, кроме обычного штурма. Поэтому психологическая война казалась не лишней. И прежде, чем к городу подошли 30 тяжелых орудий, прежде, чем были сплетены корзины и по всем правилам военного искусства ископаны глубокие шанцы и траншеи, армия С. Батория в «боевом порядке», с распущенными знаменами, под барабанную дробь и призывные звуки труб чеканила шаг на виду у осажденных. Плацем ей служило природное возвышение – гора, находившаяся на более высокой отметке, нежели крепость, то есть западная и юго-западная стороны котловины, и сегодня хорошо просматриваемой с крепостного вала. Под вечер король, подошедший с кавалерией, велел ей выстроиться «полумесяцем».
Как пишет Л. Дзялынский, «короля окружали спешившиеся кавалеристы с секирами; за королем шли три красиво одетые пажа: один нес копье со шляпою, украшенною перьями, другой – только копье, а третий – булаву… Затем …подошел и канцлер со своим корпусом… Остановились в виду крепости… так, чтобы русские могли хорошо видеть все».
Все это видели и московские послы: князь Иван Сицкий, Роман Пивов и дьяк Фома Дружина Петелин, прибывшие от Государя Иоанна IV с поручением вести мирные переговоры с королем, но не под осажденными Великими Луками, а в Вильне, куда Стефан Баторий, по их настоятельной просьбе, должен был отвести свои войска.
И кто бы мог подумать, что буквально через какие-нибудь девять дней вся эта блистательная армада учинит в «Луцком замке» беспримерную резню и разор! Все же в этой демонстрации силы прочитывалась какая-то неуверенность, ибо уже во время «мирных» переговоров была начата подготовка к осаде крепости. Польский лагерь разместился вокруг нее на расстоянии мушкетного выстрела.
Огнем и мечом
Пытаясь предотвратить активные земляные работы противника, защитники крепости делали бесстрашные вылазки, в одной из которых отбили королевское знамя, предварительно заставив бежать охранявшего окопы хорунжего и 200 находившихся с ним польских солдат. Великолучане также захватили в плен двух гайдуков, двоих ранили и «ушли без потерь». Разгневанный Баторий приказал венгерцам поджечь непокорную крепость и задержать русских послов для того, чтобы они стали живыми свидетелями ее падения.
1 сентября начался мощный обстрел «замка» с венгерских и польских батарей. Тому, кто сумеет поджечь крепость, гетман Замойский обещал щедрое вознаграждение, а король – шляхетское достоинство. 2 сентября венграм удалось слегка поджечь одну из деревянных башен, несмотря на постоянный огонь, ведущийся из крепостных пушек. Эпопея с поджогами и подкопами укреплений продолжалась на протяжении суток. Пушки с обеих сторон вели перекрестный обстрел. Пущенная по приказу гетмана стрела с письмом о сдаче крепости никакого впечатления на осажденных не произвела. В случае неудачи, русские собирались прорываться из крепости…
4 сентября порох, подложенный венграми под дерн, был наконец взорван, и огонь, переметнувшийся на крепостные стены, разгорелся с огромной силой. Штурмовать «замок», не потеряв большого количества своих воинов, гетман Замойский не решился. Глубокий спасительный ров, протянувшийся вокруг крепости, обещал поглотить и самых отчаянных смельчаков. Не возымело успеха и второе воззвание Коронного гетмана к осажденным. Сопротивление великолучан росло, а возникший было пожар все же не распространялся достаточно, чтобы стать серьезной помехой в борьбе с иноземцами. Даже пролившийся дождь помогал им справиться с бедою. И все же игры неприятеля с огнем удались: его целью стали башня Северных ворот и основание ее насыпи. К полуночи 5 сентября в крепости начался сильный пожар. Русские послы покидали польские позиции и, по сути, наблюдали начало гибели несломленной духом Великолукской крепости. Именно огонь, подбиравшийся к пороховому погребу, заставил лучан сдаться.
Из ворот «замка» вышли воеводы: князь Федор Лыков-Оболенский, князь Михаил Кашин, Юрий Аксаков, Василий Измайлов, Василий Бобрищев-Пушкин и Михаил Воейков, «большей частью изувеченные». Главный же воевода Федор Ласкарев, пишет М. Семевский, в плен не сдался и пал в кровавой сече на развалинах вверенной ему крепости.
«Простого народа и других вышло из города 500, и каждый со своей иконою, - сообщает уже Л. Дзялынский, - у них отобрали оружие и лошадей». А дальше началось страшное. Гайдуки пошли в крепость за порохом и пушками. Обозная же челядь приняла этот поход как сигнал к грабежу и… убийству всех, кто сдался на милость победителя. «Наши учинили позорное и великое убийство, желая отомстить за своих павших товарищей. – Так сокрушался в своей хронике очевидец тех событий Л. Дзялынский. – Они не обращали ни на кого внимания и убивали как старых, так и молодых, женщин и детей… Все заняты были убийствами и грабежами, так что никто не тушил пожар…» Поляки и венгерцы, вторит другой польский хронист, М. Стрыйковский, «жгли, секли мечами, давили лошадьми… Люди дрались стоя по колено в крови. До 7 тысяч русских голов (по всей видимости, воинов гарнизона, спасшихся беглецов из Полоцка и мирных жителей – прим. авт.) слетело не более как в час… Не было никому пощады…» Потом захватчики отслужили благодарственный молебен, воспевая «Te Deum» («Тебе, Господи»).
Так, сняв благородную маску, «культурная Европа» показала свое недружественное лицо. В довершение к бойне, как небесный апофеоз, над залитой кровью невинных крепостью раздался мощный взрыв. Замок запылал, и «спасать было нечего».
При взрыве порохового погреба погибло 200 захватчиков, сгорело 36 пушек и несколько сот гаковниц, несколько тысяч ружей, ценные вещи из серебра, сгорела дотла и сама крепость. И, как удостоверяют участники осады: венгерцы, литовцы и поляки потеряли при штурме Великолукской твердыни пять лучших своих воевод.
Такого кровопролития русский город Великие Луки еще не знал, как не знают великолучане, живущие в XXI веке, подлинной картины сопротивления и героизма своих предков в августе-сентябре 1580 года, героизма, о котором польские хроники постарались все-таки умолчать, на который банды королевских наемников – недвусмысленно ответить, так, как они привыкли – огнем и мечом.
Под властью интервентов
На совете, состоявшемся 6 сентября, Стефан Баторий решил спешно восстановить крепость (для чего был призван инженер-фортификатор Доменико Рудольфини с помощниками), чтобы, сосредоточив в ней свои отряды, производить из крепости набеги на Торопец, Холм, Невель и Заволочье. Только, по Ям-Запольскому договору (1582 г.) о перемирии, заключенному на десять лет, Великие Луки после владычества поляков, сумевших переориентировать этот важный плацдарм в сторону Литвы, были возвращены под власть московского государя. Но, прежде чем город-крепость снова стал самостоятельным и смог развивать торговлю и экономику, вести духовную жизнь, создавать материально-культурные ценности, на его долю выпало еще одно испытание, сопряженное со всеми прелестями самозваннической Смуты, закрепившее его хозяйственный упадок, лишившее его в будущем какой-либо самоидентификации, за исключением, пожалуй, что, одного – жертвенного служения Отечеству. О чем город мужественно напомнил всему миру в июле 1941-го, когда «культурный Запад» в лице нацистской Германии попытался установить в исконно русских землях новый мировой порядок.
В отличие от главного своего союзника – Великого Новгорода, Великие Луки, в которых в результате нашествия Стефана Батория погибла большая часть коренного населения, а оставшаяся – разбежалась, были причастны, подобно другим порубежным городам, возникшей в государстве Смуте. Они поочередно подпадали под власть то Лжедмитрия I, подарившего Луки своей нареченной невесте панне Марине Мнишек, то Лжедмитрия II, прозванного «тушинским вором», то переходили, как это было в 1608 году, на сторону горячо любившего Россию Царя Василия Шуйского, то, после установления «семибоярщины», сдачи Москвы полякам и провозглашения русским царем малолетнего их королевича Владислава, были вынуждены сносить самоуправство и бесчинства вызванных на помощь новгородцам в их борьбе со шведами интернациональных отрядов.
К тому времени древнего города Великие Луки как такового, города с его хорошо обученным гарнизоном, с его преданиями и традициями (не считая того духовного бремени, что несли ежедневно во время литургии оставшиеся монастыри и храмы), города, управляемого законной русской властью, на берегах Ловати не было и в помине. Была крепость, услугами которой нещадно пользовались отряды интервентов и входившие в них «солдаты удачи». Отряд пана Лисовского не стал исключением. Для него крепость стала сборным пунктом для осуществления грабительских предприятий.
Одним из сообщников Лисовского, как ни странно, был уроженец Великолукской земли, дворянин и воевода Григорий Валуев. Успев повоевать под славными знаменами князя М. В. Скопина-Шуйского, он неожиданно изменяет общему русскому делу и становится приверженцем «польской партии», желавшей одного – возвести на русский престол королевича Владислава. В ночь на Рождество Христово 1610 года Валуев ворвался в родной город, когда в его храмах шли праздничные службы: православные готовились к приходу в мир Богомладенца Христа. Как повествует об изменнике Псковская летопись, «пришед от короля ис-под Смоленска, Литвы и детей боярскихъ русских собрав; и пришед в нощи искрадом (то есть крадучись – прим. авт.), Луки Великие высек, многое множество православных христиан, и выжег».
Тогда же погиб от огня и Ильинский мужской монастырь, на месте которого в 1685 году горожане и монахини пришедшего в упадок Введенского монастыря, по благословению Митрополита Новгородского и Великолукского Корнилия, возведут Вознесенскую девичью обитель…
Жребий служения Отечеству
В течение четырех лет банды пана Лисовского, пана Просовецкого и других «панов походных атаманов» хозяйничали в окрестностях Великих Лук, опустошая все вокруг и убивая местных жителей, принуждая и последних покидать насиженные места. Память о польских «справах» до сих пор жива в Великих Луках, несмотря на то, что давным-давно сменились здесь поколения горожан, и современные великолучане, в большинстве своем, уже не связаны корнями с очевидцами и участниками тех трагических событий.
В 1612 году интервенты были изгнаны из пределов России, в 1619-м, согласно Указу Царя Михаила Феодоровича Романова, разбежавшихся лучан велено было собрать и вернуть в город, а, кроме того, малочисленное его население пополнили уральские и донские казаки и выходцы из Полоцкой и Невельской шляхты.
Погибшие же во время польского разорения великолучане были погребены на приходском кладбище, там, где в XIX веке на их жертвенной крови была установлена часовня Святой великомученицы Екатерины, восстановленная в наши дни на улице Пушкина. В «Легендах Великих Лук» А. Н. Мошина есть печальные строки: «Если в майскую ночь под праздник Святого Духа бывает луна, то тогда можно увидеть христианские души, загубленные лихими людьми, но и услышать, как взывают они к небу о возмездии… Для этого стоит только пойти на берег Ловати, туда, откуда видно отражение в реке креста колокольни Троице-Сергиевского монастыря… Тогда над рекой появляются тени монахов и священников, и монахинь, и причта, и мирских людей – и старцев, и молодых, юных, и женщин, и детей, - загубленных в 1610 году во время богослужения в Великолукских храмах Божиих в ночь под Рождество Христово шайкой изменника Григория Валуева.
Слышатся голоса тех мучеников, как стройный, прекрасный и страшный хор…»
Завоевывая высокое и жертвенное право для Великих Лук – называться Городом Воинской славы, наши предки продолжали участвовать в разных войнах, которые вели к освобождению русских городов, укреплению западной границы и усилению могущества Русского государства, затем – Российской Империи, позже – СССР. Поэтому память о тех, кто в августе-сентябре 1580 года отражал штурм наемников Стефана Батория, кто погиб на руинах Великолукской крепости, должна быть увековечена среди потомков. Поклонный крест с соответствующей мемориальной доской, повествующей о подвиге великолучан в неравной битве с превосходящими силами интервентов, должен быть установлен, к примеру, возле бывших Северных ворот крепости или в какой-либо другой мемориальной зоне, примыкающей к цитадели.
Не раз проводимый мною опрос среди разных поколений великолучан лишь подтвердил: историю осады и защиты Великолукской крепости в августе-сентябре 1580 года мало кто знает, не говоря о каких-либо связанных с ними подробностях. О том, что под часовней Святой Великомученицы Екатерины покоятся останки великолучан, погибших в ночь на Рождество Христово 1610 года во время набега местного дворянина Г. Валуева, знают в основном местные историки и краеведы. А между тем, история Великолукской земли богата на даты и события, славна подвигом и жертвенностью народа, ее населявшего, а посему и более четко обозначенных памятных зон и мест на ней должно быть значительно больше.
Людмила СКАТОВА
Фото А. ВОРОБЬЕВА
