После увольнения в запас из рядов Советской Армии я с семьёй вернулся в свой родной город Великие луки. Жить мы стали в домике отца жены, заслуженного учителя Светлова Владимира Александровича.
Домик был маленький, построенный из сплавного леса; дом Светловых, стоящий на улице Долгой, был разобран на укрепления при штурме города в 1943 году. В этом же доме жила сестра Владимира Александровича Мария Александровна (матушка Мария) с мужем, протоиереем Павлом Николаевичем Макаровским, который после восстановления Казанской церкви и службы в ней ушел на покой. Я его не застал, так как к этому времени он умер. А вот с Марией Александровной мы прожили в одном доме 14 лет, вплоть до её кончины. Это была интеллигентная, культурная и образованная женщина, которую не сломили ни арест мужа, ни нахождение его в Псковской тюрьме, затем в Беломорлаге. Когда протоиерея сослали в город Тотьму Вологодской области, она отправилась туда вместе с ним. Она была учительницей начальных классов, но по интеллекту, кругозору, общему развитию была на порядок выше. Она не отреклась от православной веры, интересовалась политикой и жизнью страны. Она ходила в Казанскую церковь, естественно, знала всех служителей церкви. Приносила для меня журнал «Русское патриаршество», материалами которого я интересовался, особенно философским отделом. К моему приходу из школы она отмечала во всех газетах и журналах, которые мы получали, интересные статьи, и мало интересные, но требующие прочтения. Часто мы с ней проводили дискуссии на различные темы, и я не всегда выходил победителем.
Время от времени Марию Александровну посещали две женщины в чёрных одеждах; для того времени это выглядело необычно, если не сказать - странно. Когда я заинтересовался ими, мне сказали, что это монахини бывшего Вознесенского женского монастыря. Монастырь давно закрыт, в годы войны был разрушен, а вот две монахини находятся в нашем городе, - так сказать, последние из могикан. В следующие посещения дома Светловых я узнал, что их имена - матушки Рафаила и Селафиила. Далее я никогда не упускал возможности побеседовать с ними. Эти монахини были людьми тяжёлой и трагической судьбы, они пережили гонения на церковь и их служителей в тридцатые годы, и расстрелы священников в 1937 году, видели закрытие храмов, снятие колоколов, послабление церкви в сталинское время, и вновь гонение на церковь и верующих при Хрущёве. Вместе с тем они сохранили веру в Бога, твёрдый ум, сострадание и любовь к людям. О себе они говорили мало, сведения о них я получил от Марии Александровны. Я узнал, что одна из них, Рафаила, была не просто монахиней, а схимонахиней, и в монашеском постриге она получила имя Мартирия. А вообще, в девичестве её звали Анна, и фамилия её была Булынина. Так же, как до пострига Селафиила была Евдокией Крушининой. О постриге в монашество мне рассказывал Владимир Александрович Светлов. Меня поражал сам процесс посвящения, когда происходило отделения земного от небесного, когда человек полностью посвящал себя служению Богу. Особенно поражал меня конец процедуры, когда священ-
нослужитель бросает ножницы на пол. Тогда же я познакомился со словом «схима», прочитал о ней несколько публикаций.
Из словаря Даля я узнал, что схима в переводе с греческого означает - монашеское облачение. Это торжественная клятва (обет) православных монахов - особо строгие аскетические правила поведения. Принявший схиму называется схимонахом, ему вновь меняют имя на имя святого.
Читая журнал «Русское патриаршество», я узнал, что роль монашества в истории России, её культуре и просвещении очень велика, что монашество - это самое высокое, самое чистое исповедание Христианства в духе и истине. Я немало читал о схимонахах Свято - Успенского монастыря, Валаамских старцах, вспоминаю трагедию А. С. Пушкина «Борис Годунов» и пророчество юродивого в ней. Я не знал, что есть схимонахини и одной их представительницей являлась матушка Рафаила, которая дожила до начала 90-х годов XX века. Она жила в одной из келий бывшего сестринского корпуса, что на современной улице Карла Либкнехта. После закрытия монастыря Рафаила вместе с монахиней Селафиилой были арестованы. Их долго возили по различным тюрьмам. В каждой тюрьме на вопрос: «За что арестованы?», они отвечали: «За веру в Бога!»; после этого руководство тюрьмы их не принимало, и монахинь везли дальше с первым же этапом. Наконец, отделу тюрем НКВД надоело возить двух « ненормальных» по тюрьмам и их отправили на все четыре стороны. Вернулись монахини в Великие Луки, жить негде, денег нет. Селафиила приютилась у родственников, ей пришлось растить детей родственника, который был репрессирован. Когда дети выросли, она стала трудиться алтарницей в Казанской церкви, пекла просфоры, была и звонарём. Рафаила работала уборщицей. Рассказывают, что когда она тяжело заболела, у неё не было даже куска хлеба. Рафаила молитвенно обратилась к священномученику Харлампию о помощи, и через час неизвестный человек принёс ей хлеб и картошку. Не могу сказать, где здесь вымысел, где больное воображение, а где и знак Божий. Русский народ всегда славился готовностью отдать «последнюю рубашку» тому, кто в ней нуждался. Я знал случаи, когда хозяйка наливала последнюю миску супа голодному человеку, отрывая её от семьи. Когда со звонниц снимали колокола, матушка Рафаила каким - то образом сохранила колокол Казанской церкви; история не знает, кто помогал этой грузной женщине, как колокол доставили в Баландино и как закопали на Максимовском кладбище. После освобождения города от немецко-фашистских захватчиков колокол был передан протоиерею Павлу Макаровскому, и сейчас жители города слышат его басовитый голос.
Жили монахини Рафаила и Селафиила в церковной сторожке, а затем им дали жильё в доме на улице Карла Либкнехта, в бывшей монастырской постройке. Монахиня Селафиила умерла в городской больнице, похоронена на Максимовском кладбище. Схимонахиня Рафаила немногим не дожила до возрождения Вознесенского собора, похоронена на Казанском кладбище.
Если углубляться в историю, то можно узнать, что на базе разорённого в смутное время поляками Ильинского мужского монастыря был построен Вознесенский женский монастырь. Это относится к 1727 году. О монастыре писал известный краевед А. Н. Мошин. Вознесенский монастырь в начале XX века видел, и писал о нём, великолукский краевед
А. П. Лопырев, которому в 90-е годы XX века Великолукской Администрацией было присвоено звание «Почётный гражданин города Великие Луки».
В 1918 году монастырь был закрыт, монахини были высланы в деревню Баландино. Игуменья Людмила, которая руководила монастырём, в 20-е годы была лишена гражданских прав как служительница религиозного культа. Похоронена она на Казанском кладбище, её могила находится недалеко от церкви. Многие монахини испытали на себе ужасы репрессий 30-х годов. Если вначале их отправляли в ссылку в Казахстан, северные области, то в 1937-1938 годах их расстреливали. 87 монахинь были лишены гражданских и избирательных прав как служительницы религиозного культа.
Во время освобождения города от немецко - фашистских захватчиков монастырь был разрушен, сохранился только остов монастыря. После окончания войны в соборе был устроен склад для овощей.
Возрождение Вознесенского собора началось в 90-е годы XX столетия, когда было разрушено Советское государство, когда правительство страны и общество повернулись лицом к церкви. Если в сороковые годы настоятель Казанской церкви протоиерей Павел Макаровский обращался к представителям партийных и советских органов с просьбой о помощи в восстановлении храма, то везде получал отказ. В деле с возрождением Вознесенского собора всё произошло наоборот, государство взяло на себя заботу о восстановлении собора. Восстанавливали собор на средства областного бюджета, помогали, конечно, и промышленные предприятия города.
Сейчас Вознесенский собор является украшением города, центром его духовной жизни. Здесь всегда много верующих, которые приходят сюда для своего духовного очищения. Многое для внутреннего и внешнего обновления собора, поднятия его авторитета среди жителей города ежедневно делает Благочинный церквей Великолукского округа игумен Савватий (Георгий Васильевич Донченко).
Размышляя о прошлом православия и наблюдая сегодняшнюю жизнь, мы должны чётко осознавать, что прошлое и настоящее объединяет нечто общее, вне-
историческое, незыблемое, неколебимое, вечное, что православие несёт в себе весть о нетленной истине, одинаково необходимой для людей всех времён.
Я считаю, что духовный подвиг соизмерим с воинским подвигом. Хочется привести один пример: в 1914 году, перед началом Первой мировой войны состоялся выпуск Санкт-Петербургской духовной академии, почти весь выпуск пошел на флот корабельными священниками, и все они погибли на фронте: священнослужители никогда не отделяли себя от своего народа. И ещё один пример приходит на ум (а их множество): во время цусимского боя в годы русско-японской войны многие командиры погибли вместе со своими кораблями и экипажами; в гуще матросской массы всегда находился человек в чёрной рясе с крестом в руках, который духовно поддерживал матросов и разделял их судьбу.
Две монахини, о которых идёт речь, не думали, что они совершают духовный подвиг, они служили Богу, служили своему народу.
Каждый должен понимать не только роль церкви в истории России, её культуре и просвещении, каждому должно быть понятно, что монашество основано не на ненависти к жизни, а на любви к жизни, любви всеобъемлющей, не терпящей греха, ибо грех - это страшное искажение жизни, отвратительная болезнь и загнивание.
Пусть каждый верующий приходит в церковь за обновлением, проверяет самого себя, пересматривает свой нравственный запас, завещанный нам великими строителями православной нравственности, и восполняет свои пробелы и потери. Пусть звенят в в нашем древнем и вечно молодом городе колокола Казанской церкви и Вознесенского собора, пусть не меркнут над этими храмами сияющие золотом кресты! Пусть, как солнце среди туч, сияют Великолукские храмы подвигом духовным!
Б. Ю. Ханин, заслуженный учитель России