В Русском экспедиционном корпусе сражались поэт Гумилев и будущий министр обороны СССР Малиновский
На днях в российской столице прошел благотворительный вечер, посвященный героям и воинам Первой Мировой войны, чье 100-летие мы будем отмечать в августе этого года. Предваряя начало концерта, министр культуры РФ Владимир МЕДИНСКИЙ, заметно волнуясь, напомнил о том, что собранные от этого вечера добровольные пожертвования пойдут на строительство памятников на Поклонной горе в Москве, Пскове, других городах России, чтобы запоздалая земная справедливость по отношению к воинам «Первой Германской», сражавшимся и павшим на ее бесчисленных полях, наконец восторжествовала. Чтобы пришедшие им на смену потомки узнали правду и об этой священной, долгое время замалчиваемой войне.
Пока у России был Государь Николай II, боевые действия на исконных русских территориях не велись, но многие города Российской Империи – и губернские, и уездные, являвшиеся тыловыми базами наших войск, могли бы претендовать сегодня если не на то, чтобы в них были установлены памятники героям и участникам этой грандиозной битвы народов, то хотя бы на памятные знаки. Допустим, жертвам войны, ведь в госпиталях Москвы, Петербурга, Пскова, Великих Лук, Царского Села умирало немалое число тяжелораненых солдат и офицеров. Но кто знает об этом?
О том, что Первая Мировая еще и к своей 90-летней годовщине оставалась тайной за семью печатями, наглядно убедила уникальная выставка «Последняя война Российской Империи», организованная Российским Государственным военно-историческим архивом. Убедила теми отзывами, что оставили в специальной книге москвичи и гости столицы. Вот лишь несколько цитат из них: «… я был удивлен тем, что я так мало знаю о событиях этой войны, ее героях и крупных военных операциях…». «Поражен величием Русской армии, у которой такая большая история и о которой мы так мало знаем». «Выставка вызывает чувство гордости за нашу Родину, за великий наш народ, - пишет еще один ее посетитель. – Жалко, что мало в печати и на телевидении отражается истинная история и подвиги нашего русского народа». «Жаль, - вторит другой экскурсант, - что беспримерные усилия наших воинов не смогли предотвратить конечную катастрофу. Будем скорбеть о них и радоваться нашей Великой победе во II Мировой войне».
Чем нам обязана Европа
За десять лет, что прошли с открытия памятной выставки, национальное самосознание наших соотечественников заметно поменялось, а интерес к истории побед и подвигов Русской Государевой армии необычайно возрос. Ввиду этих перемен, аж в центре Парижа, возле, пожалуй что, самого красивого моста французской столицы – Александра III, в 2011 году был открыт памятник добровольцам Русского экспедиционного корпуса, посланного в 1916-м последним российским императором в поддержку воюющей Франции. В его частях, между прочим, воевали Георгиевские кавалеры – поэт и разведчик прапорщик Николай Гумилев и унтер-офицер, будущий министр обороны СССР Родион Малиновский, отличившийся в боях за Шампань.
От смертельной опасности только Францию Россия спасала дважды – в 1914-м и в 1916-м. «Если Франция не была стерта с карты Европы, то этим мы обязаны прежде всего России», - считал выдающийся маршал Фош, отлично представлявший, какое будущее ожидало его страну, не вторгнись своевременно 2-я армия генерала А. В. Самсонова и 1-я армия генерала П. К. Ренненкампфа в пределы Восточной Пруссии, когда судьба союзной для нас державы решилась под Сольдау ценой гибели целой русской армии и ее командующего.
К сожалению, памятника генералу А. В. Самсонову у нас, на родине, нет. А вот маршалу Фошу в центре Парижа благодарная Франция установила величественную конную статую. Его именем названа одна из двенадцати улиц, сходящихся на площади Этуаль возле Триумфальной арки. Под сводом же арки – могила Неизвестного солдата Французской армии, всегда украшенная цветочной гирляндой, перевитой лентами национальных цветов Франции. Этот солдат, скорее всего, погиб в сражении на Марне, но даже и безымянного, его здесь помнят и чтут.
А сколько русских могил, уже затоптанных, бескрестных, не сохранивших и следа, таят в себе польская, румынская земля, склоны гор Карпатских, склоны Агридагского хребта, что за Сарыкамышем, леса Восточной Пруссии, пучины Балтики и Черного моря, где сражались и пали «Воины благочестивые, славой и честью венчанные»!
«Во имя их…а их миллионы неизвестных, - писал в мартирологе «Тихие подвижники» герой Луцкого – «Брусиловского» прорыва, в то время – командир 2-й Сводной казачьей дивизии, крупнейший военный мемуарист первой половины XX века, генерал от кавалерии П. Н. Краснов, - на их могилу мне хотелось бы возложить мой скромный венок воспоминаний… сказать о тех, кто свято помогал неизвестному Французскому солдату тихо и честно лечь в шумную могилу на площади Этуаль в Париже… сказать, как сражались, жили, томились в плену и как умирали солдаты Русской Императорской армии. Мой венок будет на могилу неизвестного русского солдата, за Веру, Царя и Отечество живот свой на бранях положившего. Ибо тогда умели умирать».
В том числе и за единоверную сестру нашу Сербию… И уж коль скоро мы начали листать страницы той неизвестной и незаслуженно забытой войны, вернемся прежде к событиям, ее вызвавшим, попробуем воспроизвести живую атмосферу тех лет.
«Как перед войною…»
То, что Германия готовилась не просто к войне, а рассчитанному на 6-8 месяцев блицкригу, подтверждают в своих мемуарах многие русские дипломаты и военные, но даже русским путешественникам, отдыхавшим летом 1914-го на германских курортах, это было очевидно, ибо и в немецком обывателе стал преобладать воинственный и националистический дух. Проходивший курс лечения в тихом Киссингене командир 12-го армейского корпуса, стоявшего на границе Австро-Венгрии, генерал А. А. Брусилов, к примеру, наблюдал такую картину: «В тот памятный вечер, - пишет Алексей Алексеевич, - музыка гремела со всех сторон. Центральная же площадь, окруженная цветниками, была застроена прекрасными декорациями, изображавшими Московский Кремль, церкви, стены и башни его. На первом плане возвышался Василий Блаженный. Нас это очень удивило… Но когда начался грандиозный фейерверк с пальбой и ракетами под звуки нескольких оркестров, игравших «Боже, Царя храни» и «Коль славен», мы окончательно поразились».
А чуть позже генерал от кавалерии и будущий командующий Юго-Западным фронтом вместе с супругой поразились еще больше, когда на площадь со всех сторон с треском посыпалась масса искр и огней и подожгла все постройки и сооружения русского Кремля. Начался настоящий, а не бутафорский пожар. Колокольни и кресты церквей накренились и пали наземь. Все нещадно горело под звуки могучей увертюры Чайковского «1812-й год». Немецкая толпа аплодировала. Когда же пали и последние стены испепеленных русских дворцов и храмов, зазвучал немецкий национальный гимн «Deutschland uber alles» («Германия превыше всего»).
Все это было за несколько дней до убийства в Сараево, боснийской столице, Наследника Австро-Венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его беременной супруги, которое произошло 15(28) июня, то есть за месяц до войны, и стало, по сути, поводом к ней. «Я был твердо убежден, - позже писал А. А. Брусилов, - что всемирная война неизбежна, причем, по моим расчетам, она должна была начаться в 1915 году… Хотя все великие державы спешно вооружались, но Германия опередила всех… Было ясно, что Германия не позволит нам развивать свои силы до надлежащего предела и поспешит начать войну, которая… должна была дать ей гегемонию над всем миром».
Опытный тактик и стратег, генерал Брусилов все же ошибся в своих прогнозах. Война на Европу надвигалась стремительно.
«Русское общественное мнение не считало покойного эрцгерцога в числе друзей России, - писало в те предвоенные дни «Новое время», - но оно не может не испытывать чувства глубокой скорби перед его трагической кончиной и негодования к убийцам…» Убийцами же оказались австрийские подданные, но, несмотря на это, австро-венгерская печать обвинила в явно заказном убийстве Сербию. За обвинениями последовали дискриминационные меры по отношению к боснийским сербам. В Санкт-Петербурге еще надеялись на то, что Германия все же употребит весь свой непререкаемый авторитет и умерит пыл зарвавшейся Австрии.
В начале июля забурлила и российская столица: в масштабной забастовке, как по чьей-то команде, приняло участие свыше 100 тыс. рабочих, поддержавших бастующих на бакинских нефтяных приисках. В эти же дни, когда в столице разбирались мостовые, останавливались трамваи и было испорчено огромное количество вагонов, в Россию прибыл французский президент Пуанкаре, который позже занес в свои мемуары мнение Великого князя Николая Николаевича о том, что происходящие бе-зобразия устраиваются, скорее всего, немцами, «чтобы испортить франко-русские манифестации».
Тем не менее, Пуанкаре был принят Государем Николаем II в Петергофе, присутствовал на смотрах в Красном Селе и заверил русскую власть в дружбе и преданности идеалу мира. После отбытия французской эскадры, 11 июля, министерство иностранных дел получило из Белграда телеграмму: австрийский посланник Гизль вручил сербскому правительству ультиматум с требованиями, оскорбляющими достоинство независимого государства.
«C’est la guerre europeenne» («Это европейская война»), - воскликнул министр иностранных дел С. Д. Сазонов. «Это возмутительно!» - сказал Государь Император, – и повелел созвать экстренное заседание Совета министров. 12 июля официозный «Русский инвалид» опубликовал сообщение: «Правительство весьма озабочено наступившими событиями и посылкой Австро-Венгрией ультиматума Сербии. Правительство зорко следит за развитием австро-сербского столкновения, к которому Россия не может оставаться равнодушной».
А до начала войны оставалось каких-то семь дней, когда ни одна европейская держава не могла даже представить, какие жертвы будут принесены во имя искусственно обостряющихся политических, религиозных и этнических нестроений. Хотя и не закрепленная формальным договором, между православной Россией и православной Сербией исстари существовала крепкая связь взаимных обязательств, согласно которым наша страна, как преемница II Рима – Византии, не могла допустить насилия над Сербией. К тому же о помощи к своей союзнице взывал сам сербский королевич-регент Александр Карагеоргиевич… Но 15 (27) июля Австрия объявила войну Сербии.
Только пушки в цене
Конфликт все более набирал силу. Как писал один из авторитетнейших исследователей эпохи правления последнего русского императора С. Н. Ольденбург: «Россия не могла предоставить Австро-Венгрии поступить с Сербией по своему усмотрению, Австро-Венгрия поставила вопрос так, что всякое вмешательство в ее спор с Сербией она рассматривала как посягательство на ее честь». И, кроме того, как констатировал все тот же Ольденбург, повсеместно в Европе действовало широко распространившееся представление о том, что война неизбежна.
Этот фатализм не мог не коснуться ни Франции, ни Англии, ни Германии, опасавшейся, как она это называла, - русского национализма. Франция, в свою очередь, хоть и не была заинтересована в углублении европейского кризиса, тем не менее, имела круги, считавшие добрым знаком для себя, что «данный конфликт начинается именно с России». Англия же, как одна из серьезных экономических соперниц Германии, также не усматривала большого ущерба в том, чтобы в открытую борьбу против окрепшей противницы поочередно втянулись бы Россия и Франция. 17 (30) июля Государь Николай II телеграфировал Императору Вильгель-
му II: «Технически невозможно остановить наши военные приготовления, ставшие неизбежными ввиду мобилизации Австрии. Мы далеки от того, чтобы желать войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу, мои войска не предпримут никаких военных действий. Я торжественно даю тебе в этом моё слово».
Телеграмма русского царя осталась без ответа. Объявленная Россией всеобщая мобилизация в поддержку Сербии развязывала руки германскому правительству. В полночь с 18-го на 19-е июля 1914 года Германия потребовала от России приостановить мобилизацию. Но как было возможно остановить уже запущенную военную машину? Впрочем, русская сторона подтвердила свое заверение в том, что ее войска не перейдут границу, пока длятся переговоры. И тогда германский посол Пурталес – это произошло 19 июля
(1 августа) в 7 часов 10 минут вечера – вручил министру иностранных дел Сазонову официальное объявление войны.
За други своя
Было сформировано два фронта – Юго-Западный и Северо-Западный. Верховным главнокомандующим назначен Великий князь Николай Николаевич.
21 июля (2 августа) Германия объявила войну союзной нам Франции, поскольку более не могла задерживать нанесение по ней своего удара, рассчитанного на ее полный разгром, затем из-за нарушения Германией бельгийской границы в войну вступила Англия; 24 июля (6 августа) Австрия объявила войну России; Италия пока высказалась за нейтралитет.
«Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие, - говорилось в русском Манифесте, - но ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело… Да благословит Господь Вседержитель Наше и союзное нам оружие и да поднимется вся Россия на ратный подвиг…»
Россия поднялась. Поднялась в порыве единого патриотического чувства. Позиция правительства, как никогда ранее, встретила одобрение в российском обществе, причем даже в либеральных кругах. На борьбу с вероломным противником встал весь народ. Русская армия вместе с призванными насчитывала 5 млн человек. Эту войну впоследствии по праву стали называть Второй Отечественной…
Примечательно, что с началом войны Царь Нико-
лай II запретил продажу водки, ввел «сухой» закон, и, таким образом, пьянство в русских армиях было пресечено.
Австрийцы, готовившие наступление из Галиции в направлении на Люблин – Холм, весьма рассчитывали на восстание вечно недовольных граждан царства Польского, на которое внезапно обрушился наиболее тяжелый военный каток. И тогда, упреждая врага, 1 (14) августа Россия обратилась к полякам с горячим призывом: «Пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться. Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла ее душа… Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он под скипетром Русского Царя… да возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении. Одного ждет от вас Россия – такого же уважения к правам тех народов, с которыми связала вас история… Она верит, что не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде…»
От этих слов польские сердца дрогнули.
Первые крупные столкновения на Восточном фронте были отмечены уже 4 (17) августа, когда русские армии вторглись в пределы Германии, то есть начали Восточно-Прусскую наступательную операцию, в результате которой должны были нанести поражение 8-й немецкой армии и овладеть Восточной Пруссией. В минуты затишья молодой гусар - Князь Императорской крови, участник большого сражения под Каушеном (19 августа), Олег Константинович Романов писал родным: «Были дни очень тяжелые. Одну ночь мы шли сплошь до утра… Солдаты засыпали на ходу. Самое неприятное – это дождь… Все за это время сделались гораздо набожнее, чем раньше. К обедне или к всенощной ходят в церковь. Церковь полна… Часто во время похода ложимся на землю, засыпаем минут на пять. Вдруг команда: «По коням!» Ничего не понимаешь, вскарабкиваешься на несчастную лошадь, и катишь дальше… Диана сделала подо мною около 1000 верст по Германии… Молитесь за нас!..»
Это было последнее письмо молодого офицера, вскоре раненного в бою с немецким разъездом и умершего от заражения крови.
В то же самое время на Западном фронте англо-французские силы терпели неудачу за неудачей. В Эльзасе и Лотарингии положение становилось крайне тяжелым. Преодолев бельгийскую «запруду», германские войска оккупировали Брюссель, выиграли сражение у Шарлеруа (25 августа), устремились в северную часть Франции и захватили столицу Пикардии – Амьен, угрожая захватом и Парижу. Французский посол М. Палеолог обратился к русскому царю с просьбой о скорейшем оказании помощи. Эта помощь подразумевала форсированное наступление наших войск в сильно укрепленный район Восточной Пруссии – в «святая святых» тевтонской военщины, устранившее угрозу флангового удара при возможном наступлении на Берлин.
Таким образом, армиям П. К. Ренненкампфа и А. В. Самсонова, наступавшим с востока и юга, было суждено исполнить роль громоотвода: притянув на себя мощные силы противника, снявшего в результате русского наступления в Восточной Пруссии четыре корпуса с Западного фронта, сорвать германский блицкриг в Европе. Цена русского форсированного удара оказалась довольно высокой: потери только в живой силе составили 80 тысяч человек. Германские войска потеряли убитыми, пропавшими без вести, ранеными и больными 55 тысяч.
18 (31) августа Император Николай II повелел, чтобы Санкт-Петербург впредь назывался Петроградом. И это не было прихотью. Когда Государю попеняли на то, мол: «Что же это Вы, Ваше Величество, - Петра Великого поправлять!», он с достоинством ответил: «…Царь Петр требовал от своих генералов рапортов о викториях, а я рад был бы вестям о победах. Русский звук сердцу милее…»
Людмила СКАТОВА