Один раз в год приезжал ко мне младший браток Степа, простой, добродушный, общительный. Сейчас это кажется мне удивительным – обычный шахтер из дальнего сибирского городка получал путевку в какой-нибудь санаторий или дом отдыха.
Под Москвой или Питером, в Литве или Эстонии, даже на Украине, что особенно радовало, – «побалакать на ридной мови».
От матушки с детства восприняли в родной Карповке и каждому слову её были рады, особенно когда приходили в гости её сестры или песенницы-соседки.
Хата сразу наполнится веселыми голосами:
Чи е в свити молодыця,
Як та Гандзя билолиця?
Ой, скажите, добри люди,
Що зо мною тепер будэ?
Гандзя душка,
Гандзя любка,
Гандзя мила, як голубка,
Гандзя рыбка,
Гандзя птичка,
Гандзя – цяця молодичка!
Такое это милое, домашнее звучало в его чуткой душе всю дорогу, долгую-долгую, казалось, нескончаемую. Взглянет утром из окна вагона, вздохнет: еще только Уральские горы высоченные – неба над ними не увидишь, оживленно беседовал с попутчиками, удивлялся: ну куда ни поедешь – шахтера обязательно встретишь: - Вы из Белово? Соседи почти, а я из Прокопьевска, с шахты Калинина… Слыхали?
- Ну, тогда пора нам в ресторан, посидим за рюмкой чаю.
В дороге братишка почитывал что-нибудь легкое и дотягивал до Москвы, переходил на Рижский вокзал и появлялся. А утром я встречал гостя дорогого в Великих Луках так просто, по-домашнему.
Не так уж и далека была суровая Сибирь, куда нас медленно приволокли в детстве в смрадном телячьем вагоне.
Власть переменилась, и трудягам-шахтерам в путевках отказали. Оставайся на своем обжитом Тыргане, сходи в тайгу за шишками или калбой-луком. И будь доволен. А в домах отдыха, кто побогаче… И я, простой учитель, редко мог проведать родных, матушку Пелагеюшку нашу, тоже потрудившуюся в шахте, пока мы, трое, подрастали и сменили её на этом тяжком поприще.
Отца-то, столяра, оторвали от семьи и - в Комсомольск-на-Амуре, в таежный барак для заключенных. Оттуда не возвращались…
Поэтому редкие встречи с родными были очень желанными, интересными и незабываемыми. С утреннего поезда сразу в баню Лазавицкую, простенькую, в парной горячую, отрадную… После неё и за стол гостевой, домашний, довольно сытный – сковорода с жареной картохой, колбаской. И сало деревенское с луком или чесноком, огурчики с капустой. Все это с детства такое привычное и отрадное, что еще и вилкой не ткнувши уже радовались: Дома! Хоть у меня, хоть у тебя – в родном углу. Перед лампадкой постоим: - Господи, благослови!
А теперь по стопарику кинем. Тебе, Степа, по-прежнему водочки – ох, хороша торопецкая, лучше не бывает… Можно и «столичную» побеспокоить… Или нашей украинской «горилки» хватануть – лэгэнько згадается родичам нашим… Нас они всегда привечают, с горилкою встречают. Я был недавно в Славянске, дали ж в дорогу и виноградного, и смальца, та и горилки ж… А чего ж ещё?
- Ну и ублажил ты меня, Коляша.
- С приездом тебя, дорогой братец! Вот теперь и закусим по-домашнему… Надеюсь, не забув нашу ридну мову? От батюшки да матушки…
А вечером мы, умиротворенные, садились на диванчик, и начиналось самое приятное и долгожданное – мы слушали своё, самое любимое, с детства незабываемое… Сначала в добром согласии – «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю»… - оба грустновато вздыхали. – «Чому я не сокил, чому не литаю? Чому ж мени, Боже, ты крыла не дав, я б землю покинув, тай в небо злитав…»
А потом: «Реве тай стогне Днипр широкий,
Сердито витер завыва,
До долу вербы гнэ высоки
Горами хвилю пидийма».
Не забывали и мамину любимую, горестно плачевную, болезную:
«Виють витры, виють буйни,
Аж дерева гнуться.
Ой, як болыть мое сердце,
А слезы не льются…»
Где ж им литься? Излились за все детство наше горестное, сиротское, безотрадное…
Тут мы с братишкой замолкали, склонив отягченные головы, опасаясь – расплачемся, разрыдаемся. Вспомним и нищенские вечера в холодном и голодном бараке…
- Знаешь, Коля, давай Чайковского послушаем, ту, где скрипка плачет с виолончелью. Как трогает она меня! Давно не слушал – до слез волнует – «трио» памяти одного из друзей автора. А мы матушку нашу вспомним Пелагеюшку незабвенную. Вспомним и друзей наших, сибирских, тоже музыкой увлеченных – баяном ли голосистым, как мы с Ваней, или простенькой балалаечкой.
А здесь мы встретимся с нашим другом – еще сибирским, известным композитором, со школьных лет пели его незабываемое: «Взвейтесь кострами, синие ночи».
- С Сергеем Федоровичем.
- Кайдан-Дешкиным.
- Да, это случилось после концерта во Дворце культуры им. Артема 11 октября 1956 года. Я жил тогда в соседнем городе Новокузнецке, учился в педагогическом институте. Но часто бывал в гостях у нашей матушки приветливой и очень заботливой. Этот вечер оказался для меня особенно счастливым и памятным.
Пылай, свеча, и трепетные пальцы
Жемчужинами воска оживи.
О милых мертвых думают скитальцы,
О дальней молятся Руси.
А я молюсь о нашем дивном диве,
О русской речи, плавной, как по ниве
Дыханье ветра…
Воскреси! (В. Набоков)
Н. ГОНЧАРОВ,
член Союза писателей России