Убитый протоиерей Павел Адельгейм был «верным сыном Русской православной церкви Московского патриархата», несмотря на споры со священноначалием. Он отказывался перейти в оппозиционные РПЦ религиозные организации, и его фигуру нельзя политизировать, заявил политолог и публицист Александр Щипков, лично знавший покойного несколько десятилетий, пишет РИА Новости. В 2008 году Адельгейм был снят с должности настоятеля храма Святых жен-мироносиц по указу митрополита Псковского и Великолукского Евсевия. Как рассказывал сам священник, его конфликт с митрополитом продолжался 20 лет. В середине 2012 года Павел Адельгейм стал одним из немногих священников, подписавших письмо патриарху Кириллу с призывом просить о помиловании участниц группы Pussy Riot. «Отец Павел знал нашу семью — он в числе других псковских священников в начале 80-х годов помогал прятать от КГБ мою маму (Татьяну Николаевну Щипкову) после освобождения из лагеря, когда у нее не было ни паспорта, ни прописки, ни работы, и она целый год находилась на нелегальном положении, ее должны были арестовать во второй раз. Она находилась в заключении с 1980-го по 1983 год за проповедь православия среди студентов, у которых преподавала. В 1984 году нам пришлось ее тайно вывезти из Ленинграда во Псков», — вспоминает Щипков. По его словам, Псковская земля в то время, благодаря Псково-Печерскому монастырю и стойкости монахов, передававшейся белому духовенству, была «особым местом стояния за веру, с очень высоким уровнем религиозности и православной культуры». «У самого отца Павла тоже был лагерный опыт, он знал, каково это. Мы много с ним об этом разговаривали. Его посадили за антисоветскую агитацию и самиздат, но на самом деле это была месть за то, что он сумел на рубеже 60-х — 70-х построить церковь в Казахстане в то время, когда все разрушалось. Он сумел это сделать благодаря своему характеру — он был очень упертый человек, боец, не идущий на компромиссы», — сказал политолог. Он добавил, что когда в колонии произошел бунт, и отец Павел поранил ногу, его можно было вылечить. «Но ему ампутировали ногу, и он совсем молодым человеком остался инвалидом»", — констатировал Щипков. Он вспомнил также рассказ священнослужителя о том, как в переполненной камере оказался верующий мусульманин, и как они преодолевали взаимное отчуждение и договаривались молиться поочередно. «Человек он был чрезвычайно умный, тонкий и добрый… Но не был ни кротким, ни смиренным — и это приводило его к постоянным конфликтам. Конфликтовал с советской властью, позже — со священноначалием. Может, в силу немецкого происхождения (из русских немцев), поскольку был очень педантичным, законником. Отца его расстреляли, оказался с мамой в ссылке. И очень рано стал религиозным, в 14 лет уже был послушником Киево-Печерской лавры», — отметил Щипков. «Отец Павел — человек, который всю жизнь только побеждал. Даже арест и тюрьма в его случае — полная победа над советским режимом. Он привык жить в постоянной борьбе с некоей внешней силой», — сказал публицист. Это противостояние «придавало упругость его жизни», помогало сосредоточиться в проповедях и молитве: он знал на собственном опыте, что христианство всегда было и будет гонимо, и что его долг — ежесекундно быть готовым к сопротивлению. «Но есть и обратная сторона этого состояния. Кто наблюдал за старыми лагерниками, знает эту их приобретенную особенность, эту болезненную реакцию на малейшее внешнее давление, знает, что особенно в первые годы по освобождению главный «враг» для них тот, кто находится рядом, порой близкие и единомышленники», — пояснил Щипков. «Господь попустил отцу Павлу мученическую кончину. Независимо ни от чего он давно уже вошел в историю Русской православной церкви 20 века как исповедник, как человек, пострадавший за Христа. Это яркая фигура, вокруг которой будут ломать копья и после его смерти. Одни будут его превозносить, другие — обвинять. Самое опасное — если его будут превозносить как политическую фигуру. Он — человек Церкви. Я знаю точно, что к нему неоднократно приезжали эмиссары катакомбных, зарубежных, самосвятских — всевозможных церквей, объединений, групп и приглашали стать лидером у них. И он всем жестко отказывал», — заверил Щипков. По его словам, даже конфликтуя с архиереями или своими братьями священниками, отец Павел оставался «верным сыном Русской православной церкви Московского патриархата». «Он жил на краю Пскова в своем доме, помогал убогим, умственно-отсталым… Очевидно, что его убил психически нездоровый человек. Отец Павел и ему пытался помочь, он оставался священником до последнего часа», — отметил Щипков. Он выразил сожаление, что на жизнь Адельгейма уже пытаются смотреть как на «жизнь политика». «Попытка сейчас сделать из него политическую фигуру, столкнуть какие-то группировки в Церкви — очень неприглядное занятие и свидетельство непонимания его натуры, веры и существа его религиозной жизни», — полагает политолог. Если бы отец Павел, добавил он, счел, что все происходящее в Церкви неправильно и не соответствует Евангелию, то он «с его непокорным характером уже сто раз ушел бы в иные юрисдикции». «Я категорически не согласен с некоторыми высказываниями отца Павла. Например, с его оценкой Pussy Riot, считаю, что он глубоко заблуждался. Я писал об этом ещё год назад в своих статьях», — признал Щипков. Вместе с тем, все, что он в последние годы слышал от Адельгейма и читал в его Живом журнале, — были проповеди: он говорил как священник, а не как политик, поэтому у желающих и не получалось втянуть его в политику, «он был горяч, но не политическим, а религиозным горением». «У него был огромный круг общения. Он дружил с отцом Георгием Кочетковым — священником с очень любопытной, но своеобразной полузакрытой общинной практикой. При этом сам отец Павел никаким кочетковцем не был, не приветствовал эту закрытость», — вспоминает Щипков. По его словам, жизнь церковной общины регулируется, с одной стороны, — уставом, с другой — традицией, а отец Павел «был очень жестким в отстаивании написанного, в этом было какое-то ветхозаветное законничество» — и потому возникали конфликты, в том числе с архиереем. Отцу Павлу нравилась идея максимальной юридической автономии прихода, но, по мнению собеседника агентства, эта идея в своей предельной реализации будет не соединять, а разъединять Церковь как единое сообщество христиан. «Я не согласен с высказыванием протодиакона Андрея Кураева, что отец Павел был «последний свободный священник» в нашей Церкви. Сказать такое — и есть элемент политизации фигуры покойного священнослужителя. Я расцениваю это заявление как безответственное и отчасти оскорбительное для многих и многих достойных священников, которые трудятся в нашей Церкви. Свобода отца Павла Адельгейма не отменяла свободу других, а утверждала, потому что это была не политическая свобода, а свобода во Христе», — заключил политолог.