Глава киноконцерна «Мосфильм» Карен Шахназаров в интервью Rambler News Service рассказал об инициативе создать единый центр кино, изменении отношения к российской киноиндустрии со стороны иностранцев, а также о том, почему фильм о Владимире Путине лучше снимать не сейчас.

— Как кризис отразился на «Мосфильме»? Вы закончили год с прибылью?

— Хороший год. Мы налогов заплатили больше 500 млн рублей, еще 120 млн рублей сняли как с унитарного предприятия. Унитарное предприятие помимо налога платит еще сбор — видимо, чтоб обанкротить: кто лучше работает, тот больше платит...

— Какую выручку получили в 2015 году?

— Неплохая была выручка, если мы такие налоги заплатили. Детали не раскрываем.

— В 2014 году было около 1 млрд рублей.

— В этом году больше. Часть выручки, конечно, идет за счет курсовой разницы — у нас часть договоров в валюте. Но рублей больше. Около 70% выручки обеспечивает производственная деятельность. Фильмофонд дал порядка 30%. А доллары мы зарабатываем за счет продажи картин за рубежом, продажи прав.

— На долларовых депозитах удалось заработать? Храните деньги в валюте?

— Какие-то средства мы храним в долларах, но здесь, в России.

— «Мосфильм» работает с прибылью?

— Да, мы прибыльны. Я думаю, мы вообще единственные в культуре, кто получает прибыль и приносит деньги.

— За счет чего?

— Во-первых, за счет того, что мы не получаем дотаций и никаких бюджетных средств вопреки разговорам, которые я слышу. Мы не получаем ни копейки от государства с 1991 года. Значит, нам хочешь не хочешь надо быть прибыльными. Более того, всю модернизацию и реконструкцию мы проводили за свои средства. Свою прибыль мы тратим на приобретение технологий, на технику, поэтому нам приходилось и приходится думать о том, как заработать деньги. Мы, в принципе, работаем как рыночное рентабельное предприятие. Во многом за счет того, что в свое время мы закупили технологии. К тому же у нас сейчас проводятся экскурсии: в свое время мы сделали музей, это стало большим бизнесом сейчас.

— Сколько он приносит?

— У нас больше 100 тысяч посетителей в год — это уровень многих музеев, при том что экскурсии все-таки не являются нашей профильной деятельностью. Конечно, на фоне основного бизнеса «Мосфильма» это не такие большие деньги, но это хороший бизнес, который начался с экскурсионного бюро. Такие проекты позволяют нам компенсировать потери на убыточных направлениях — таких, как реставрация фильмов, например.

— Есть ли сейчас у вас новые антикризисные идеи, перспективные проекты?

— Сейчас, с учетом рублевых цен, перспективно оказывать услуги западным потребителям. Но они сюда сейчас почти не идут. У нас, например, великолепная запись музыки — первоклассная. И сейчас, когда рубль упал, для Европы и Америки это просто копейки. Все, кто работал в нашей студии, признают, что она одна из лучших студий в мире: Мишель Легран, Монсеррат Кабалье... Но сейчас, хотя мы и давали рекламу, западные исполнители не очень идут.

— Это проявилось в последнее время?

— Я бы сказал, да. Потому что до этого у нас многие работали: музыка шла очень хорошо для западных компаний. У нас даже услуга есть, когда можно записываться не приезжая, через интернет. А сейчас этот сегмент сокращается. Я думаю, это связано с политической ситуацией.

— Можете назвать компании, с которыми не продлеваются контракты?

— У нас не было долгосрочных контрактов, это были разовые сделки — на нас выходили, мы записывали. Американцы теперь перестали с нами работать.

— А в киноиндустрии почувствовали изменение отношения?

— Впрямую я бы не сказал, такие вещи ведь не говорят. Но в принципе, на мой взгляд, достаточно прохладное сейчас отношение к российскому кинематографу. Все корректно себя ведут, но, конечно, особого расположения нет — раньше было больше предложений и совместных проектов. Правда, сейчас мы продюсируем картину Фанни Ардан (французская актриса, режиссер, сценарист, фильмы «8 женщин», «Секреты», «Соседка» и др. — RNS). Не деньги вкладываем, а костюмы все делаем. Им это выгодно, и нам тоже это выгодно — мы картину получим на прокат в России.

— Российский фильм из-за этого не был в финале «Оскара»?

— Я не думаю, что можно говорить о прямой связи. Хотя в «Оскаре», безусловно, политика имеет значение. Сейчас вообще политика имеет значение на всех крупных фестивалях. Но я не думаю, что там кто-то диктует. Там люди умные, они понимают, как надо в этой ситуации действовать. Сомневаюсь, что это напрямую может иметь значение, хотя я допускаю, что какой-то процент может быть.

— С Украиной как сейчас отношения выстраиваются?

— Мы торгуем с Украиной фильмами, продаем их постоянно на телевидение.

— Там периодически запрещают российское кино.

— Запрещают, но все равно покупают. Сильно сократил закупки телеканал “1+1” Игоря Коломойского. А с «Интером» у нас все очень активно развивается, он не сокращает закупки. Картины берут, но убрали, правда, все военные фильмы.

— Есть оценка, насколько снизились продажи на Украину?

— Процентов на 30.

— Это с момента присоединения Крыма?

— Это, я бы сказал, последние полгода, когда у них стали ужесточаться законы. Интернет-порталы, кстати, берут и военные фильмы, и все, что внесено у них в черный список.

— Раньше на Украине много снимали. Есть ли переток клиентов в Россию?

— Да, много, особенно сериалов. Те, кто работал на Украине, они либо на Украине и работают, либо в Белоруссии. Они все равно к нам не приходят, потому что снимать здесь дороже. Белорусские и украинские актеры стоят гораздо дешевле, чем российские. Массовка тоже. Там ассистент механика в два раза дешевле, чем в России. Естественно, если они не на Украине снимают, то в Белоруссии, где тоже довольно дешевая рабочая сила и, кстати, неплохие специалисты.

— Расскажите, пожалуйста, об экономике современного российского кино. Откуда деньги, сколько стоит производство и какие бюджеты?

— Это вопрос договоренностей. Как договорился, так и будешь работать. А где берут деньги? Конечно, в основном государство дает.

— Сколько в среднем стоит полнометражный фильм?

— Снимают и за 30 млн рублей, и за 200–300 млн рублей. Это зависит от объема, от масштабов, декораций. Я снимал «Американскую дочь» в Америке за $300 тыс. и считал фильм малобюджетным, а американцы говорили, что это хорошие деньги. Там снимают и за $80 тыс.

— Кредиты брать не принято?

— Мы никогда не брали никаких кредитов, мы этого боимся. Может, кто-то и брал, но мне кажется, что кредит очень рискованно брать в российском кино, так как оно нерентабельно. А если еще и с такими процентами, как сейчас... «Мосфильм» работает по классическому принципу: «Сколько заработали, столько и потратили».

— Гонорары актеров снизились на фоне кризиса? Раньше они рассчитывались в долларах, а сейчас?

— Сейчас в основном в рублях. Кто-то, может, в долларах и берет, но сейчас это уже не модно. Их гонорары, конечно, сильно упали.

— На сколько?

— Я думаю, процентов на 50. По сути, они остались в рублях на том же уровне, но в долларах упали. А некоторые и в рублях вынуждены понижаться, потому что, как я понимаю, денег в индустрии нет.

— Стали меньше снимать кино?

— Такое ощущение, что меньше. На «Мосфильме» для нас кино не главный бизнес сейчас. Для нас главное — телевидение. Кино стало очень мало.

— По кино какой у вас спад?

— Мы не считаем отдельно кинопроекты и телевизионные проекты. У нас в целом порядка 60–70 проектов в год, иногда доходит до 90. Но это с телевизионными проектами. Кино от этого — процентов 20. Сказать конкретно, на сколько кино упало, нельзя. Но мы видим, что оно падает.

— А с учетом телевидения какая динамика по 2015 году?

— В прошлом году было 80 проектов, сейчас около 60.

— Что может оживить рынок кино? Госфинансирование, приход зарубежных инвесторов?

— Западные инвесторы сюда не придут. Мы 25 лет слышим об этих надеждах на западных инвесторов. «Мосфильм» в свое время тоже долго ждал каких-то инвесторов. А когда я стал директором, мы уже никаких инвесторов не ждали — просто реконструировали студию без всяких инвесторов. Поэтому я думаю, что в целом индустрии нужно рассчитывать на себя, нужна правильная организация.

— Со стороны Министерства культуры?

— Со стороны государства, я не берусь называть адреса и фамилии. Государство должно правильно организовать: не в смысле постоянного финансирования, а в смысле создания такой индустрии, которая могла бы сама зарабатывать. Наверное, надо поддерживать некоторые проекты. Но нельзя, чтобы киноиндустрия полностью жила за счет государства.

— Что конкретно можно сделать?

— Прежде всего, следовало бы сделать единый центр кино, аналог Госкино СССР, который занимался бы единым финансированием. Сейчас есть и Минкульт, и Фонд кино — на мой взгляд, это невиданное в мире know-how. У единого центра кино, на мой взгляд, должно быть достаточно независимое положение, даже в рамках Минкульта. Госкино в СССР было комитетом, но у него были фактически права министерства. Это была довольно влиятельная организация. И такие же полномочия должны быть у центра кино, но он бы еще занимался и другими проблемами. Прежде всего, разобрался бы во всей российской системе киноиндустрии, понял бы, почему она не привлекает инвесторов, почему прокат не работает, откуда нерентабельность. Выработал бы политику, по которой бы мог решать эти вопросы. Опять же — технологии. У нас технологиями в национальном масштабе вообще никто не занимается. Не в том смысле, что обязательно надо государству давать деньги, но важно понять, что развивать и как. Россия сейчас технически для киноиндустрии ничего не производит. Завтра, если санкции введут, все остановится, и телевидение в частности. Все работает на импортном оборудовании. Раньше советская промышленность выпускала очень много аппаратуры для кино — практически все и очень неплохого качества. В чем-то мы уступали, но были позиции, которые были лучше, чем на Западе. Но сегодня у нас вообще ничего нет. Мы даже штативов не производим.

— А вы готовы этим заняться?

— Это не моя миссия. Но мы выходили на оборонные предприятия, предлагали им сотрудничество, мы могли бы покупать у них оборудование. Понятно, что камеру сейчас уже не сделать, а, например, наладить производство оборудования для освещения — это же не ракеты! Китайцы как-то наладили производство. Мы сейчас покупаем осветительное оборудование у китайцев, оно очень неплохого качества и в два раза дешевле немецкого. В общем, этим должен заниматься государственный орган, и не в том смысле, что «дайте денег». Надо понять направление, что надо развивать и какие шаги надо предпринять, чтобы заработала система.

— Вы скептически относитесь к государственным деньгам в кино из-за отсутствия контроля?

— Контроль есть, но, на мой взгляд, сегодня государство дает деньги, которые проедаются. Должна быть организация, которая поймет, как давать деньги, на что давать деньги и как создать систему, которая бы сама приносила деньги.

— Недавно на совещании с премьер-министром глава Минкульта Владимир Мединский предложил ввести специальный сбор с телеканалов в пользу кино. Как вы думаете, эта мера могла бы поддержать российских кинематографистов?

— Я не очень понимаю, что это за сбор. Телеканалы платят за кино, которое они показывают. Какой еще сбор с них надо брать? Я не слышал о таком обсуждении. Но если такая идея есть, то она, на мой взгляд, странная, потому что телеканалы нам и так платят. Мы продаем им контент. Если ты будешь с телеканалов еще брать деньги, то сделаешь только хуже.

— Как вы относитесь к модели платного доступа к контенту в интернете?

— Однозначно доступ должен быть платным. Все, что бесплатно, всегда плохо. Хотя у нас есть бесплатный контент. Мы-то как раз первые, кто открыл бесплатный канал на YouTube и свой бесплатный онлайн-кинотеатр. Но мы получаем за это деньги за счет продажи рекламы.

Мы без конца слышим разговоры, что советское кино принадлежит всем. Нет, советское кино всем не принадлежит. Я могу это говорить, я сам советское кино. Таких, как я, осталось режиссеров немного. Почему советское кино должно всем принадлежать? Советская система киноиндустрии и экономика кино были совсем не такими, как их сейчас представляют — якобы государство давало деньги. Нет. Студия брала в банке кредит на фильм, потом она должна была этот кредит покрыть. То есть в системе была рыночная логика, поэтому говорить о том, что советское кино всем принадлежит, неправильно. Конечно, в интернете надо платить за фильмы, это нормально.

— Будете развивать онлайн-направление?

— Мы и так сотрудничаем со многими легальными интернет-компаниями, например с Ivi.ru и Megogo. Когда мы продаем картину за рубеж, интернет сейчас главный источник дохода, а не прокат. Сегодня первыми идут не прокатные права и не телеправа, а интернет.

— Как вы относитесь к появлению Netflix в России?

— Я не очень знаком с Netflix. К нам они не обращались, но, если будут покупать контент, будем торговаться. Они, скорее всего, опасны для телеканалов. Понятно, что у них огромная мировая база прав на контент.

— Есть ли рецепт, как снять в России популярный фильм, который отобьется?

— Такие вещи трудно просчитать. Все истории известных картин всегда неожиданные.

— Успех картины зависит от договоренностей с прокатом?

— Понимаете, американцы контролируют прокат! И российский в частности. Американцы показывают из десяти картин одну успешную. На показах девяти из них в зрительном зале сидят три человека. Но это не имеет значения, поскольку американцы контролируют: у тебя кнопка, ты ее и включаешь. Как я слышал, 70% сетей уже принадлежат не российским владельцам. Недавно я был в Париже. В местных кинотеатрах идет, конечно, американское кино, но и других картин много, каких угодно — французских, азиатских. В России этого не увидишь. В России практически никаких картин не увидишь, кроме американских. Это неправильно.

— Как изменить ситуацию?

— Надо было раньше думать, честно говоря. Сейчас я уже не знаю, это довольно сложно.

— В чем конкретно заключаются сложности с попаданием российских фильмов в прокат?

— Это очень сложно. Должны быть средства на рекламу. Поэтому российскому производителю очень трудно пробиться в прокат. И дело не в слабом кино: в американском кино в десять раз больше слабых картин. Но, поскольку они владеют сетями и огромной базой контента, они диктуют условия. Даже для независимого кинотеатра выгоднее работать с американцами, чем с российскими производителями. Российская компания приходит с одним-двумя фильмами. А американец — большой, у него сто фильмов. Кинотеатру нужно сто фильмов, чтобы закрыть год. Кинотеатр закрывает год, американец говорит: «Вот тебе сто картин, но ты уже не должен ничего больше показывать — только чуть-чуть культурных фильмов. Но в принципе ты мне должен отдать большую часть сеансов. Вот тогда я тебе отдаю сто фильмов». Конечно, кинотеатру это выгодно, он берет сто картин и больше ничего не делает.

Кстати, если бы российское кино, которое делается на государственные деньги, было бы объединено в некий пакет, это было бы преимуществом. Они могли бы предлагать на прокат уже более 60 фильмов, с таким пакетом можно начинать разговаривать с сетями.

— Вы такие предложения формализуете, куда-то направляете?

— Я постоянно участвую в государственных советах, постоянно делаю такие предложения, но они пока не находят поддержки.

— По пулу фильмов вы делали предложения?

— И по пулу фильмов делал предложения, и предлагал резко снизить цены на билеты на российские фильмы. Я говорил об этом на совещаниях в присутствии многих ответственных лиц, в том числе представителей Минкульта, которые могли бы сделать какие-то выводы. Я считаю, если бы хотя бы соединили картины и снизили цены на билеты на российское кино — например, в два раза, — то это дало бы свой результат.

— Ощущаете помощь Минкульта, есть поддержка отрасли?

— Вы хотите меня с Минкультом поссорить? Я не могу отвечать за весь советский кинематограф.

— Есть ли какие-то заказы Минкульта на фильмы?

— Нам никто никаких заказов не дает. Мы работаем на рынке и зарабатываем.

— В России кино может быть вне политики?

— Кино нигде в мире не вне политики. Это какие-то иллюзии. Как кино может быть вне политики? Кино — это мощнейшее влияние на людей. Во всем мире оно — может, и не впрямую, но косвенно — связано с политикой. И американское кино в частности. И, строго говоря, есть вещи, которые в американском кино никогда не пройдут.

— Например?

— Это определенные идеи. Они не пройдут не потому, что где-то записано, что этого нельзя, но потому, что там люди знают, что этого не надо делать — будут большие проблемы.

— Если Россию представят с позитивной стороны, в США такое кино не пойдет?

— Я думаю, да, кстати! Если кому-то взбредет в голову чрезмерные авансы в эту сторону делать, у них будут проблемы.

— А в России такое есть?

— А в России такого, по большому счету, сейчас нет. Может быть, именно потому, что в России гораздо меньше понимают значение кино. СССР понимал значение кино, а в современной России его, на мой взгляд, недопонимают. Поэтому и нет особого влияния. За телевидением достаточно внимательно следят. А кино что? Ну, оно выйдет, посмотрят его хорошо, если 100 тыс. человек — это считается сейчас великий прокат. В СССР только порог окупаемости был 17 млн зрителей! А в России миллион зрителей — это сверхрекорд.

— Возможно, это из-за того, что картин было меньше?

— СССР выпускал около 300 картин. Другое дело, что рынок был более закрытым, хотя тоже были западные картины. Но при этом советская киноиндустрия была очень хорошо организована, в том числе экономически. Это единственная отрасль, где была безработица. Ты снял фильм — получаешь зарплату: шесть месяцев тебе платили потом, по-моему, 66% от зарплаты. А потом вообще не получаешь. Кто редко снимал, как Тарковский, сидел без зарплаты годами. У нас был внутренний стимул работать.

— А сейчас на что живут режиссеры?

— Сейчас живут на процесс. Получил деньги — вот и процесс, что неверно. Жить должны как раз от прибыли. Это возможно.

— «Анна Каренина» (сериал, съемки которого сейчас идут на «Мосфильме») может окупиться?

— «Анна Каренина» прежде всего сериал. У нее другие задачи. Сериалы за счет телевидения и рекламы окупаются. Телевидение создало более рентабельную и правильную систему. Разница между кино и телевидением заключается в том, что у ТВ есть свое производство и своя кнопка. Естественно, они никого не пускают. В 1990-е годы у нас все телевидение было забито американскими и мексиканскими сериалами. Сейчас их не стало, потому что телеканалы наладили свое производство. Очень трудно попасть на телевидение, они практически ничего не покупают. Но наши картины они покупают — прежде всего советские и те, которые, по их мнению, дают рейтинг.

— Планируете продвигать сериал за рубежом?

— Посмотрим, как получится. Надо сначала его снять. В принципе, это неувядаемый бренд, поэтому у него есть перспективы. Но главное — качественно снять. У меня, например, «Тигр» очень хорошо продавался на Западе.

— «Анна Каренина» — бренд, но довольно старый бренд. Появились ли в России другие бренды с аналогичным экспортным потенциалом?

— Старый, но неувядаемый. Западная публика лучше еще раз «Анну Каренину» посмотрит, чем будет открывать новый бренд из России.

— Ничего сопоставимого не появилось?

— Как Толстой? Ну, нет, пожалуй. Российскому кино в силу своей слабости очень трудно что-то предложить. Фактически российского кино в мире не существует, а рынок заполнен до отказа, переполнен. В нашей стране нужно делать не 80 фильмов в год, а хотя бы 250–300. Тогда есть вероятность, что начнем постепенно заполнять какие-то ниши. Интерес, кстати, к России очень большой, и в значительной степени благодаря вооруженным силам. Мир так устроен. Почему советское кино всех интересовало? Потому что Советский Союз был суперимперией, его все боялись.

— Вы заметили рост интереса к российскому кино на фоне Крыма?

— Интерес есть. И это связано с тем, что последние несколько лет про Россию все время говорят, что она представляет угрозу. Так создается бренд. И, в принципе, можно было бы этим пользоваться. Был период, когда к России вообще не было интереса, а в последние два года он чувствуется. Теперь надо что-то предложить.

— Снять фильм про Путина?

— Если качественный фильм снять, то да, потому что Путин — это бренд. Большой бренд.

— Вы задумывались о таком фильме?

— Я — нет. Путин — фигура выдающаяся, безусловно. Как к нему ни относись, уже понятно, что он вошел в историю как один из крупнейших лидеров конца ХХ века — начала ХХI века. Но с художественной точки зрения, чтобы оценить его вклад и по-настоящему понять смысл, должно пройти время. Конечно, так-то можно сделать по-быстрому, но если всерьез делать кино, то я бы не стал. Хотя кто-то, может, и сварганит, потому что Путин теперь, наверное, самый главный бренд России.

— Затмил Толстого?

— Я думаю, как бренд — да. Его знает весь мир, начиная от клошаров на улицах Парижа и заканчивая племенами в Центральной Африке, — все знают Путина. И везде этот образ будоражит людей. Кто-то проклинает, кто-то восхваляет. У него масса поклонников, в том числе и на Западе. Я сидел в Париже, а рядом сидели поддатые американцы и весь вечер говорили про Путина. Это смешно, когда сидишь в Париже, а люди в пивных говорят про твоего президента. Если сделать серию картин про Путина, их купят. Но я не уверен, что Владимир Владимирович будет поощрять это.

— В последние годы деятелей искусства часто обвиняют в оскорблении чьих-либо чувств. Как вы к этому относитесь? У искусства не должно быть запретных тем?

— По большому счету, в искусстве не должно быть запретных тем. В первую очередь потому, что идеи нельзя запретить, с ними надо бороться другими идеями. Запрет идей был одной из ошибок СССР, и в чем-то ее повторяют в России. Этим только создают лишнюю рекламу. Ну, увидели «Левиафан», и что изменилось? На Западе в этом смысле гораздо умнее устроено. Для искусства страшны не запреты, а забвение. На Западе выработана система, когда неугодное искусство просто не замечается. И оно умирает само собой. А у нас вся страна узнает внезапно, что есть такой «Тангейзер», и бежит смотреть, что же запрещают. В СССР были люди, которые старались делать так, чтобы их запретили. Потому что это давало имя: тебя узнавали, вокруг тебя шум был, Запад тут же интересовался, приглашали куда-то. Конечно, есть некая грань: например, оскорбили мусульман, а те взяли и застрелили. Ну не надо оскорблять. Но вообще в искусстве нет запретных тем. На то оно и искусство — это исследование человеческого духа.

— В США снимают кино, которого нет у нас. Про сексуальные меньшинства, например.

— Ну и что? В США также есть гигантская порноиндустрия. Лос-Анджелес, вы думаете, живет за счет кино? На самом деле Лос-Анджелес живет за счет порноиндустрии. Там свои звезды, это гигантский рынок.

— В России тоже такое можно снимать?

— Я думаю, нет. И в России не умеют такое снимать. Каждая нация должна понимать, что она может и что не может. Русские никогда не будут делать обувь как итальянцы, и в этом нет ничего оскорбительного. Итальянцы никогда не построят танк «Армата» и никогда не сделают Су-35. У каждого народа есть своя какая-то ниша. Мне кажется, русским вообще все, что связано с эротикой, противопоказано. Это не в русской традиции, как-то грубо получается. Русская культура — это Наташа Ростова, Татьяна, Сонечка Мармеладова. Это совсем другой образ жизни. Соответственно, у нас и актеры не умеют этого делать. И немцы не умеют — пошло и безвкусно получается. Вот французы и итальянцы — да, потому что там традиция средиземноморская, там чувственность развивалась со времен Древней Греции. У нас свои замечательные стороны — надо это развивать. Обидно, что есть многие вещи, которые как раз у нас могли бы хорошо делать, но мы их не делаем.

— Что, например?

— В России есть масса таких вещей. Необыкновенно творческая среда, культура огромная — кино могли бы делать. Изобретательство. На самом деле русские очень много чего изобрели: начиная от телевизоров и вертолетов и заканчивая ракетами, — это же вообще необыкновенно. Надо и помогать этому направлению. У нас замечательные компьютерщики, программисты. А обувь — это не самое дорогое. Можно и купить хорошую обувь, если ты зарабатываешь на чем-то другом. Я к тому говорю, что порнуху русские никогда не будут делать так, чтобы ее покупали. И не надо.

— Производство фильмов дорожает или дешевеет? Студии бьются за клиента?

— Бьются, и цены опускают. Фильмов так мало снимается, что очень трудно биться. Для такой студии, как «Мосфильм», нужны большие проекты, которые делаются для кино, которое со светом и декорациями. А то, что снимается в России, — это практически арт-хаус. Поэтому этот рынок настолько ничтожный, что за него можно биться, но ничего особо не добьешься. Поэтому мы скорее заинтересованы в телевидении.

— Счетная палата по итогам проверки пришла к выводу, что не достигаются некоторые плановые показатели и не выполняется идеологическая роль. Урегулировали этот вопрос?

— Да, была какая-то непонятная формулировка про идеологию. Может быть, некоторые по инерции исходят из того, что студия — это, как в советское время, и кинофабрика, и продюсерская компания. Но сейчас это кинофабрика. Поэтому нельзя к студии подходить с теми же критериями, как в СССР. Я всегда говорю: верните СССР, верните ЦК КПСС — и будет вам так же. Во всем мире студии работают так — по сути это технические мощности, услугами которых пользуются продюсерские компании, которые и снимают фильмы. Как мы можем в этой ситуации заниматься идеологией? Мы, конечно, финансируем какое-то производство, но это капля в море. В советское-то время по-другому было. Государство давало на студию деньги, и мы здесь разрабатывали проект.

— Удается убедить госорганы в этом?

— Мы объяснили им. Некоторые нюансы очень трудно понять людям, которые к кино не имеют отношения. Доводы, мне кажется, они услышали.

— У «Первого канала» была задолженность перед производителями сериалов. Она осталась?

— Это у них нужно спросить, я не настолько владею нюансами. У них проблемы были, но сейчас вроде гасят все это дело.

— Как «Мосфильм» будет участвовать в мероприятиях Года российского кино?

— Я не очень понимаю, как вообще это будет, что в него вкладывается.

— Речь идет о 3 млрд рублей финансирования.

— Они и так были 3 миллиарда, просто им дали в подарок безвозвратность. Это неплохо, конечно, но мы не берем у государства деньги. Не берусь по поводу этого конкретно говорить, но в целом — когда все безвозвратно — это не лучший способ организации. Все-таки люди должны понимать, что нужно хоть что-то возвращать, ответственность должна быть. Тем не менее мы некоторым образом участвуем. Полстраны мне пишет: дайте бесплатно фильмы. Мы даем, но при условии, что некоммерческий показ. Вообще не очень понимаю, что мы хотим добиться в Год кино. Кино не в очень праздничной ситуации, прямо скажем. Лучшее, что могли бы сделать, это потратить год на разработку новой модели организации российское кино, чтобы оно возвращало деньги. Надо иметь и такие картины, которые бывают высокохудожественные картины, которые не вполне окупаемы. Но если кино полностью не возвращает, это неправильно.

— Как вы оцениваете инициативу Минкультуры открыть сеть кинотеатров в малых городах?

— Инициатива хорошая, но надо все-таки определиться: рынок у нас или что? Думаю, это самая большая проблема страны: все никак не определимся, что мы строим. Вообще нигде в мире нет кинотеатров в малых городах — они не могут быть рентабельны. Поэтому тогда это что — часть советской программы? Я не против, я советский человек. Но тогда надо либо одно делать, либо другое. Можно вернуть советскую систему: там были клубы и села с пятью зрителями, куда приезжала передвижка. Эта система работала и в целом была рентабельна. Но что показывать будем? Американское кино.

— Российского нет?

— У нас российского кино сегодня — 80 картин в год. Одна из четырех картин в мире только идет в кинопрокат — не все картины его выдерживает. Если вы делаете 80 картин в год, то у нас максимум 20 картин, которые могут уйти в кинопрокат. Что вы с ними сделаете, если это всего на месяц показа? Значит, у вас опять будут показывать американское кино. Поэтому у меня очень много вопросов к этой идее. Понятно, что денег потратят много. Может, в современности надо находить другие способы? Сейчас домашние кинотеатры дают качество не хуже. Может, для малых городов, для сел сделать какую-то систему. И чтобы не государство это делало, а были созданы условия для частных инвестиций. Так работает во всем мире эта система. Но здесь опять вопрос: у нас рыночная экономика или нет? Если нет, давайте Госкино, ЦК КПСС, отдел по культуре — верните все это. На таком острове, как Кипр, нет ни одного кинотеатра, потому что города небольшие и нерентабельно. Мне кажется, правильнее было бы стимулировать создавать какие-то небольшие залы. А главное — делать картины. А то в результате сделают залы и будут показывать американские Mad Max («Безумный Макс». — RNS).