Сотрудники далеких экспедиций — о разлуке с семьей, алкоголе, смерти, полярном юморе и о том, почему Антарктида как женщина, которая манит.

Олег, корабельный повар, 36 лет

Севастополь

Лас-Пальмас-де-Гран-Канария, зарплата от хвоста и время в помойку

Я кок, корабельный повар, живу в Севастополе. У меня и отец был моряком, — у нас в городе не так много вариантов работы. Я хожу на «рыбаках» — рыболовных судах. Раньше ходил на сухогрузах и контейнеровозах, там работы минимально, экипаж небольшой, часто заходишь в порты, видишь новые лица, страны, плюс оплата труда гарантированная.

А на «рыбаках» работа тяжелей. Экипаж на рыбаках — минимум 80 человек. И как загнали тебя в начале контракта на пароход, так только месяца через три выпустили. А то можно и на двойную смену пойти. У русских в командный состав берут граждан России и СНГ и платят им хорошие деньги — 10 тысяч долларов в месяц. А в рядовой состав — и в повара в том числе — стараются брать индонезийцев, филиппинцев. Платят им по полторы тысячи долларов в месяц, они и счастливы. Девять месяцев на корабле сидят, потом приезжают домой богатые, как короли. Поэтому я последние восемь лет работал на исландскую компанию — там у поваров зарплаты в два раза выше. Мне не важно, какой флот, — главное, где больше платят. У нас зарплата «от хвоста», то есть сколько наловили рыбы, столько и заплатили.

Пароход — это живой организм, он работает 24 часа в сутки. Пол парохода отдыхает — пол работает. У меня рабочая смена 12 часов. Кругом вода, чайки, берег виден издалека. Набираешь рыбы, подходишь ближе к берегу, там на рейде стоит база — большой рефрижератор. Сгружаешь груз — и обратно на промысел, на сушу не выходишь. Через три месяца просто звереешь.

Наш порт, где мы постоянно бываем, — Лас-Пальмас-де-Гран-Канария. Там уже все места знаем. Если долго стоим на берегу — берем с компанией машину в аренду и катаемся по острову. Там, конечно, здорово. Но я бы предпочел быть рядом с семьей. Все равно самые красивые женщины — славянки. Так что в портах я больше на разную еду обращаю внимание.

Сопли, слезы, алкоголь и женщины

Знаете, сколько моряки друг-другу пускают в жилетку слез и соплей из-за проблем с женщинами? И нередко бывает, когда в море уходит женатый, а возвращается одинокий. Спасаемся с помощью алкоголя. Мы же не роботы, а люди живые. В море очень много думаешь о доме, представляешь себе, как там твои родные, разные мысли варятся, мозг кипит и взрывается от вопросов, ответы на которые ты не можешь получить: все ли живы-здоровы, дождалась ли тебя жена и прочее. А выпьешь — на следующий день отпускает, чувствуешь себя новым человеком. Так что употребляем — стресс снимаем.

На пароходе монотонность и размеренная жизнь. Тебя окружает железная палуба, и из запахов — только море и рыба, свежая или не очень. А с рейса приходишь и первый месяц, как собака, чуешь и радуешься новым запахам — свежему парфюму, кофе, выхлопных газам. Все волнительно — ходишь, улыбаешься как очумелый.

У меня за плечами два брака — все сложно. От первого у меня двое детей и от второго двое. Первый раз женился в 18 лет — по молодости и по глупости. Через полгода разошлись, она уехала в Москву, а потом я узнал, что у нее от меня двойня. А вторая моя жена во Франции, она не местная. Мы познакомились в ночном клубе, — по дороге на корабль я делал пересадку в Париже, и вылет задержали.

Чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что эти мои командировки — просто полгода жизни в никуда, жизнь на корабле — выкинутое время. Море мне надоело до смерти, но и без него не могу. Все равно в автобусе еду или пешком иду, а взгляд все цепляется за горизонт, рефлекторно ищет море.

Александр, инженер-полярник, 37 лет

Краснодарский край

Кейптаун, айсберги размером со стадион и вертолеты с картошкой

Помню, как мы первый раз подошли к Антарктиде. Мне все показывают: «Вот она! Да вот же она!» А впереди просто белая мгла — небо такого же цвета, что и материк. И только совсем близко стало заметно механиков на берегу, которые жгли сигнальные огни в бочках. А мы только недавно вышли из Кейптауна, где было тепло и красиво. И тут тебе раз, и айсберги размером с два стадиона.

Я живу в Краснодарском крае, в станице Крыловская, недалеко от знаменитой Кущевки. Отучился на радиотехническом, потом получил высшее заочное на Гидрострое. Заработки у нас в крае небольшие, шибко жизнь не построишь. И многие уезжают — кто на алмазные прииски, а кто, как я, на севера.

В Антарктиде числятся 44 страны. Это материк, который покрыт льдом толщиной в две-три тысячи метров. Вы представляете, что такое материк? Там есть и нефть, и уголь, и золото. Если допустить дележку — будет война. Поэтому страны заключили договор о том, что Антарктида неприкосновенна. Оружие там запрещено, добывать ресурсы нельзя. Можно только производить научные исследования. Наши станции — Мирный, Прогресс, Восток, Беллинсгаузен, Молодежка и моя Новолазаревская.

В Антарктиду корабль выходит из Питера 1 ноября. 25 декабря он на месте. Делает круг по Антарктиде по всем нашим станциям — забирает старую смену полярников и развозит новую. Обратно выходит в апреле, а 6 июня — снова в Питере. Когда корабль подходит к барьеру — так мы называем край материка — ледокол начинает ломать лед. Он отходит, разгоняется, идет вперед и проламывает немного льда, потом снова назад — так дня три по чуть-чуть добирается до людей, которые ждут на земле. Но новая смена полярников на корабле не дожидается, — их вместе с картошкой и мерзнущими продуктами перевозят вертолетами на станцию.

Русские станции, кислородное голодание и чилийские женщины

Новолазаревская стоит в 120 километрах от барьера. Раз в год механики едут со станции на барьер с пустыми бочками, там наполняют их соляркой с корабля и идут обратно. Техника у нас так себе, гусеничные тягачи — ГТТ, АТТ, МТЛВ — это еще советские военные машины. По такой погоде скорость пять, от силы десять километров в час. Ребята уходят за соляркой недели на две, иногда на месяц. Путешествие это опасное — в дороге бывает разное. Идут трешины, открываются озера, заносит метелью, тогда приходится дней пять ждать, потом откапывать машины, выдергивать друг-друга и идти дальше. В общем, трудоемкая и страшная работа.

Но зато мы на нашей станции хоть ходим по земле, гуляем иногда. А, например, «Восток» находится полностью под снегом на самой мерзлоте, где температура минус 86 градусов. Полярников там всего человек шесть — восемь. Они просто сидят в своем домике круглый год и никуда не выходят. Люди там испытывают серьезное кислородное голодание. Когда привозят новую смену, новички с непривычки от нехватки кислорода как бы впадают в спячку — они дня два-три медленно ходят, много спят. Один из пяти обычно не выдерживает и едет обратно на корабль либо на другую станцию.

Команда Новолазаревки — 28-32 человека. Электрики и инженеры, человек шесть-семь механиков, один-два повара, врач-анестезиолог и врач-хирург, радист, системный администратор и от науки — два аэролога, метеоролог, несколько геофизиков, астролог, сейсмолог. Я ведущий специалист про строительству, на мне вся хозчасть.

Русские женщин в Антарктиду не берут. Зато рядом со станцией Беллинсгаузен есть чилийская станция — те пускают с семьями, и чилийки даже беременные едут, рожают там. А иногда чилийки, наоборот, сбегают от своих мужей к нашим мужикам на Беллинсгаузен, потом чилийцы приходят разбираться — ну а что тут скажешь? Мы по-испански не понимаем.

Встречи, измены и разлука с семьей

Экспедиции в Антарктиду мы называем зимовками, длятся они по полтора года. Сейчас идет 61 зимовка начиная с самой первой русской экспедиции. У меня всего было три зимовки с перерывом в восемь месяцев. Из первой экспедиции вернулся — дочку из садика отправил в школу. Со второй приехал — у меня уже вторая дочка родилась. Она меня с зимовки с фотографией в руках встречала, посмотрела на меня, на фотографию и говорит: «О! Папа!». В Антарктиде по родным больше всего скучаешь в начале и в конце зимовки. Месяца за два до окончания места себе не находишь: ну когда же уже кораблик придет? Последние две недели ходишь по всем комнатам, к друзьям заходишь и видишь: они тоже то соберут чемодан, то снова разберут, — так хоть интереснее время проходит.

В первую зимовку я пошел в 2007 году, тогда был только спутниковый телефон. Домой разрешалось позвонить раз в две недели и говорить не дольше 10 минут. Сейчас попроще, есть Интернет. Скайп, конечно, не тянет, но можно сообщение отправить или письмо.

Разные случаи бывают. Раз мы с другом сходили с корабля, а его жена стоит с новым мужчиной и говорит: «Познакомься, это Василий, мы уже полгода вместе живем». Вот тебе и приехал. Но меня жена дожидается, понимает — лучше годик потерпеть, зато за одну зимовку я привожу столько денег, сколько дома бы заработал за пять лет. В первой экспедиции мне платили 35 тысяч рублей, а в последней — уже за ведущего специалиста давали 80 тысяч. У нас в станице таких денег не заработаешь. К тому же за полтора года я ничего не трачу, деньги собираются на карточку, и потом я за раз полтора миллиона привожу. Так что пускай меня по полтора года не бывает дома, зато я приехал — и дом построил на сто квадратов, земли купил семьдесят соток, два автомобиля. Я, когда возвращаюсь, сразу ищу тут работу, чтобы быстрее адаптироваться. Можно было бы, наверное, больше не ездить, но полярники так говорят: если полюбила тебя Антарктида, то для тебя она — женщина, Антарктида тебя манит. Годик дома побыл, и хочется обратно.

Например, у геофизика нашего было пятнадцать зимовок, из которых две безвыездные по три года каждая. Вот и посчитайте, сколько он времени пробыл дома, а сколько в Антарктиде, хотя у него в Мурманске семья и дети. Я у него как-то спрашвал: как же так, а дома не хочется побыть? Он говорит: «Да ну, как приедешь домой — даже светофора с непривычки пугаешься. И как начнется: коммуналку заплати, туда беги, здесь деньги ищи… А на зимовку приехал — тебя покормили, напоили, одели, денег заплатили. Поработал, поиграл, поспал — я спокоен».

«Давай поженимся», чемпионат по «прыг-скоку» и распорядок дня

С восьми до пяти мы работаем, с 12 до 13 — обед. У каждого есть своя комната. Я там даже рыбок развел. В кампусе есть бильярдный стол, настольные игры. Мы составляем расписание и проводим соревнования, — до 22 июня, праздника летнего солнцестояния, мне по три раза нужно сыграть с каждым в настольный тенис, бильярд, домино, прыг-скок и шахматы. А в полярную ночь объявляем результаты, дарим призы — бутылку шампанского, сгущенку или банку варенья. Так что вечерами мы заняты.

Если проехать шесть километров по горам от нашей Новолазаревской, будет индийская станция. Мы друг к другу на праздники в гости ходим. У них из спиртного — только ром, а у нас — водка и виски. Вот мы с ними меняемся. Из телевидения у нас работают Первый и Второй канал, но фильмы не транслируют — только новости и передачи «Давай поженимся» и «Пусть говорят». Так что, если вы спросите, какая любимая передача полярников, вам без раздумий ответят: «Давай поженимся». Мы все время обсуждаем, кого она выберет, а как он ей ответит…

Больше всего в Антарктиде скучаешь по разной еде. Еда у нас мороженая, консервированная. Кубики кнорра на ведро воды развели — суп готов. Капусту мороженую покидают в кастрюли, туда же сосисок и говорят, что это «бигус» называется. Не знаю, почему, разве что после нее бегаешь. Бывает, кто-нибудь не выдержит, скажет: «Эх, вот бы сейчас сникерс попробовать!» Cразу паника, все кричат: «Молчи! Молчи! Не трави душу!» Я домой приезжаю — через день шашлык жарю. В Антарктиде мы пьем дистиллированную воду, от нее весь кальций вымывается из организма, и суставы еле держатся, как на болтиках. Я в первую зимовку споткнулся — и сразу перелом. Так что теперь с собой витамины закупаю, мел и яичную скорлупу ем.

ГАИ в Антарктиде и полярный юмор

Перенести зимовку полярникам помогает юмор. Один механик приехал первый раз в Антарктиду. Ему за приезд у барьера налили, посадили в машину и сказали: «Вот дорога решечками отмечена, езжай прямо до станции, не промахнешься». А сами нам про рации передают: «Едет новенький, мы ему налили, он выпил и в шоке от Антарктиды, не понимает, где находится». Мы бегом на склад, взяли шапки-ушанки, приклеили туда значки, от лопаты черенки разукрасили под милицейские палки — и на дорогу встречать новичка. Машину остановили и говорим:

— Права с собой есть?

— Нет.

— Пил?

— Пил.

— Ну все, говорим, приехал.

А он как выскочил из машины — и бежать. Мы его искали минут 20-30, пока дозвались, докричались: «Выходи, ты что, это розыгрыш, какая тут милиция в Антарктиде!»

Приехал как-то доктор — так себе мужик. На все у него был один ответ: «Потерпи, делом займись, ничего у тебя не болит». И радист решил над ним пошутить. Он видел в новостях, что англичане подарили украинцам станцию, чтобы те зимовали и отдавали данные англичанам. И вот радист составил телеграмму, будто бы это из Санкт-Петербурга прислали доктору, со всеми адресами и штемпелями: «Мы украинская экспедиция, нам предоставили английскую станцию, у нас восемь женщин и шесть мужчин, нам требуется доктор. Мы поговорили с вашим институтом и договорились, что, если вы согласны, мы пришлем за вами вертолет. Зарплата столько-то гривен…» Доктор позвонил домой, узнал курс гривен, посчитал, что зарплата выходит даже больше, велел отправить радисту ответ, что он согласен. И где-то неделю ходил довольный, хвастал: «Да меня там бабы ждут, зарплата больше, сейчас за мной вертолет прилетит…» Когда узнал, что это розыгрыш, закрылся в медчасти, выпил весь боярышник, и пришлось дверь выбивать и его пьяного оттуда доставать. Представьте, каково ему было после того зимовать, когда каждый раз, как он накосячит, ему говорят: «Ну что, улетел? Вертолета-то ждешь еще?»

Тасол, драки и пропавшие без вести

Несчастные случаи у нас не редкость. На каждой станции обязательно кладбище есть. Многие пропадают без вести — со станции с сумками вышел, а до корабля не дошел. Может, в трещину провалился, может, поскользнулся, в океан улетел, кто его знает.

На нашей станции был случай — солярку выгрузили на барьер, а его оторвало и все бочки унесло в океан. И у полярников осталось так мало солярки, что приходилось включать электричество, только чтобы приготовить пищу и чтобы включить апаратуру — отдать данные. А жили в постоянном холоде и спали под тремя одеялами. Нет пока в мире техники, которая могла бы до Антарктиды добраться в несезон.

Однажды со мной на зимовку ехал человек. Он сел в первый вертолет, а я во второй. Он выгрузился у станции и отошел к поручням около большого гаража, где ремонтируется техника. А ворота гаража кто-то не закрыл на шпингалет. И когда вертолет начал взлетать, потоком воздуха ворота распахнуло, парня отбросило и об поручень переломало пополам. Пока я летел на станцию во втором вертолете, первый уже вез тело обратно на корабль.

На корабле много людей теряется, особенно когда шторма. Бывает — избивают. Кто-то на зимовке вел себя плохо, всю зимовку нудил-нудил, и его по пути домой с корабля — за борт. Однажды я с Новолазаревки снялся, на корабль взошел, а в соседней каюте — труп. Говорили, что с койки упал, но по заключению врачей — от побоев погиб. Но никого не посадили — свидетелей нет, ничего не докажешь.

Часто на зимовках ругаются: «Я служил, ты не служил, я мужик — ты не мужик», — слово за слово. Разное бывает. При мне механик доктору металлической трубой дал по голове, так его доктор довел. А я такой человек, что со всеми общий язык нахожу, и меня все уважают за это. Сейчас скучают, пишут со станции наши повара и механики: «Если бы вы, Александр, были у нас начальником станции, мы бы с вами зимовали безвылазно!»

Леонид, геофизик, 30 лет

Москва

Новостной вакуум, Майдан и проверка на прочность

Абсолютная оторванность от цивилизации — это особое ощущение. Чем дальше от людей, тем красивее природа. К тому же наши экспедиции — это проверка на крепость. Для мужчины это важно.

Я много где бывал — на Чукотке, на Таймыре, на Кольском полуострове, в Якутии, Читинской области, в Калининграде, в Казахстане, Иране и Бразилии. Командировки обычно длятся по два-три месяца. Когда я был в командировке в Бразилии, начался Майдан. Оттуда я сразу поехал на Таймыр, вернулся — и уже вовсю события на Донбасе и война с Украиной. Я был, конечно, шокирован. Новостной вакуум сложно переживается.

Помимо этого, главная трудность — не отсутствие водопровода и прочих удобств, а то, что никого, кроме ребят из команды, месяцами не не видишь. Одни и те же десять лиц на протяжении месяцев надоедают. У нас была история в экспедиции под Норильском. Двое из отряда ушли в небольшую выброску, но началась метель, и их засыпало снегом, пришлось где-то три недели ждать в палатке вертолет. Продуктов не хватало, печку топить было нечем, да и друг-другу так надоели, что в итоге они по какому-то ничтожному поводу жутко передрались.

Жизни как в коммуналке и сухой закон

В экспедиции жизнь — как в коммунальной квартире. Кто-то посуду за собой не убрал, кто-то отлынивал от работы, кто-то решил урвать себе больше сладостей. Другие поначалу промолчат, потерпят, но когда выпьют — давай припоминать старые обиды.

Геологи пьют много, и я за компанию могу выпить, но к алкоголю спокойно отношусь. Если группа подобралась знакомая, я не ограничиваю алкоголь, потому что понимаю, что стресс нужно снимать. Если же едут незнакомые, то ввожу сухой закон — опыт показывает, что люди по-разному реагируют на алкоголь.

Я с четвертого курса езжу начальником группы — отвечаю за дисциплину и успех командировки. Главное наше правило — что случилось в поле, остается в поле. Выпивка, драки и другие косяки начальству в Москве не сообщаются. Но если конфликты действительно серьезные, я высылаю людей домой.

Кинопросмотры, чемпионаты Counter-Strike и девчонки в экспедициях

Основные наши развлечения в экспедициях в век современных технологий — это кинопросмотры. Либо мы забиваемся всей толпой в палату к девчонкам, объединяем ноутбуки в беспроводную сеть и рубимся в «Counter-Strike» и в «Героев меча и магии III».

Женщины в экспедициях — в основном студентки-практикантки. После университета редко кто ездит. Некоторые считают, что с девчонками сложнее. Один мой сотрудник и вовсе зарекся брать с собой женщин. Он был начальником отряда на Чукотке. Сначала у одной начались месячные, она не могла работать, пришлось отправлять ее домой специальным рейсом из лагеря. Потом вторая вышла ночью в туалет и в темноте наткнулась на ржавую железяку, пробила ногу, пришлось и ее вертолетом забирать. Бывает, правда, и польза от девочек. Как-то группа стояла недалеко от большого геологического лагеря буровиков. И те часто приходили к нашим в гости и приносили разные вкусности — подарки.

Разлука с семьей, польза обществу и прогулки по тайге

Я женат уже десять лет на своей однокурснице. Жена тоже геофизик, но работает в офисе. У нас старшему сыну восемь лет, дочке четыре года. Помню, чтобы попасть с Кольского полуострова на рождение дочки, пришлось одному ночью сорок пять километров по тайге пешком до ближайшей военной части идти. Я стараюсь на дни рождения всегда приезжать, но все равно семья сильно недовольна моими долгими командировками. Меня месяцев пять-шесть в году дома не бывает. Сейчас думаю ограничить выезды и больше времени проводить с семьей. Но и совсем оказаться от экспедиции я не могу, ведь кто-то должен этим заиматься. Желающих не так много. Мы, геофизики, выявляем руды и полезные ископаемые под землей — нефть, газ, медь и прочее. Мы находили месторождения золота, меди, платины и цинка. Я считаю, это нужное дело, и действительно хорошо умею его делать — лучше многих. Так что, если не я, то кто? Мне кажется, что любому мужчине важно знать, что он приносит пользу своему обществу, стране и через это и всему человечеству. А иначе вообще нафига все это?