Статья научного консультанта Синодальной Богословской комиссии, заведующего редакцией Богослужения и литургики ЦНЦ «Православная Энциклопедия», зав. кафедрой Литургического богословия Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доцента Московской духовной академии священника Михаила Желтова с исторической и литургической стороны раскрывает практику интронизации в Древней Церкви.

Смысл интронизации

Мысль об ассоциации епископского служения с кафедрой (греч. kathedra — сиденье, стул и проч.) кажется настолько естественной, что о вступлении епископа в управление епархией говорят как о «занятии кафедры», при отправке архиерея в тот или иной город говорят как о «назначении на такую-то кафедру» — и так далее. Под кафедрой в этих и подобных выражениях понимается, конечно, не возвышение, воздвигаемое в центре храма при совершении архиерейского богослужения (в современном русском литургическом обиходе его сплошь и рядом называют «кафедрой», хотя корректным обозначением является термин архиерейский амвон), но трон архиерея, находящийся в алтаре главного храма епархии. Такая ассоциация епископского служения с местом для восседания возникла в Церкви еще в доникейскую эпоху. Уже в Каноне Муратори II в. (некоторые исследователи датируют его несколько более поздним временем) говорится о «кафедре (cathedra) Церкви города Рима», а Тертуллиан в начале III в. упоминает cathedra apostolorum (De praescr. 36). Наделяя епископское кресло символическим значением (подробнее об этом см.: Голубцов. 1905; Stommel. 1952), христиане первых веков опирались на знакомые им и их современникам реалии.

В римской традиции право восседания в собраниях было четко регламентировано. В частности, высшие чиновники Римской империи того времени обладали правом восседать на т. н. курульном кресле — консулы, преторы, эдилы, диктаторы и их начальники конницы даже могли объединяться общим титулом курульных магистратов. Тогда, когда магистрат вершил суд, принимал посетителей и т. д., он обязан был восседать на курульном кресле, которое служило внешним знаком его полномочий. Иные, но не менее важные ассоциации вызывало кресло учителя и мудреца (отсюда возникли и такие современные понятия, как профессорская кафедра, кафедра ВУЗа и т. д.). Символика восседания на кафедре как указания на право учить и творить суд была совершенно ясна тем, к кому обращался Господь Иисус Христос, говоря о воссевших «на седалище Моисеевом» (epi tês Môseôs kathedras) книжниках и фарисеях (Мф 23. 2). Недаром в описании избрания и поставления членов Синедриона, содержащемся в Мишне, евр. глагол samakh, «возлагать руки» [именно этот глагол использован, например, в описании возложения рук на жертвенных животных в Исх 29. 10], использован для обозначения церемонии усаживания новоизбранного на его место (M. Sanh. 4. 4); исследователи подчеркивают, что в практике раввинистического иудаизма талмудической эпохи подобная церемония заметным образом потеснила более древний обряд возложения рук (см.: Ehrhardt. 1954). Все эти перечисленные смыслы так или иначе и повлияли на то, что символом епископского служения и его власти учения и управления стала именно кафедра (см.: Stewart-Sykes. 2001).

Вместе с возникновением такой ассоциации — или вскоре после того — в Церкви установился и обычай являть ее внешним образом, через литургическое священнодействие. Первые свидетельства о том, что рукоположение епископа завершалось его усаживанием на свою кафедру, относятся к III-IV веку и содержатся в составленном в ту эпоху Житии сщмч. Поликарпа Смирнского и в литургико-канонических памятниках «Каноны Ипполита» (330-е гг.) и «Апостольские постановления» (ок. 380 г.) [следует при этом отметить, что в более раннем литургико-каноническом памятнике, известном как «Апостольское предание», о восседании не упоминается — рукоположение завершается лишь преподанием новорукоположенному лобзания мира]; в Псевдо-Климентинах в связи с поставлением епископа также упоминается восседание (Ep. Petr. ad Jac. 5; Hom. 3. 60-72). При этом в «Апостольских постановлениях» впервые фиксируется и особый литургический термин для описания обряда усаживания епископа на его место: интронизировать (греч. enthronizein). Интересно также, что в «Апостольских постановлениях» интронизацию вместе с обрядом лобзания мира предписано совершать не сразу после хиротонии (согласно другим аналогичным памятникам лобзание мира преподается новому епископу непосредственно после рукоположения), но на следующий день — это свидетельствует о понимании интронизации как самостоятельного чина и, следовательно, о росте значения этой церемонии (Const. Ap. VIII. 5. 10 // SC. 336. P. 148).

Употребление в памятнике IV в. глагола enthronizein применительно к описанию поставления епископа характеризует общее изменение отношения к епископской власти в то столетие: место восседания архиерея начинает обозначаться уже не только как кафедра, но и как престол (греч. thronos). Последним словом обычно обозначалось уже не просто кресло учителя или судьи, но трон императора. Также и в Новом Завете thronos — не то же, что kathedra: в частности, в Евангелии говорится о престоле славы (thronos doxês), на котором воссядет Сын Человеческий, а также о двенадцати престолах (dôdeka thronous), сидя на которых, апостолы будут «судить сынов Израиля» (Мф 19. 28).

Появление термина enthronizein в IV веке засвидетельствовано не только в «Апостольских постановлениях». Святитель Григорий Богослов в поэме «О жизни своей» называет епископов, признавших его право занять кафедру Константинополя, «энтронистами» (enthronistai — Greg. Theol. De vita sua. 1814, 1933). Речь здесь идет об участниках Второго Вселенского Собора; вступление же свт. Григория на Константинопольскую кафедру произошло до Собора. Святитель не упоминает какой-либо церемонии собственно интронизации, описывая свой торжественный вход в главный храм города вместе с императором в день вступления на кафедру, поэтому, к сожалению, нельзя сказать, какой она была (если она вообще имела место).

В последующие века термины enthroni[a]zein и enthroni[a]smos имеют в византийских в византийских памятниках широкое распространение. Поиск по Online TLG — крупнейшей базе данных греческих текстов (www.tlg.uci.edu) — дает 180 вхождений различных словоформ этих терминов в текстах византийской эпохи, даже несмотря на то, что последние представлены в TLG далеко не исчерпывающим образом. В нескольких случаях термин enthronizein имеет сугубо богословское значение — аскетическое (основанное на апокрифической 4-й книге Маккавеев, где говорится, что Бог «поставил (enethronisen) ум священноначальником (ton hieron hêgemona noun)» над чувствами — 2. 22), христологическое (в связи с Воплощением или Вознесением — см. контексты, указанные в Lampe G. W. H. A Patristic Greek Lexicon. P. 475 [можно также указать на не упомянутый здесь пример употребления слова enthronizein в 16-й гомилии свт. Григория Паламы «О домостроительстве...», где святитель говорит, что человеческая природа была «интронизована» Христом «одесную Величия на небесах» — разд. 17]) и проч. Однако такие случаи очень редки — в подавляющем большинстве текстов слова enthroni[a]zein и enthroni[a]smos являются termini technici для обозначения архиерейских поставлений и назначений на кафедры, а также для обозначения посвящений храмов. При этом в последнем смысле — как синонима для чина освящения храма (точнее, или всего чина целиком, или же только той его части, во время которой в храме полагаются св. мощи) — эти слова начали употребляться позже, чем для обозначения поставлений епископов. Небезынтересно, что на славянской почве два смысла термина enthroni[a]smos разошлись: для обозначения «интронизации» в смысле архиерейского поставления возник славянский эквивалент: настолование; «интронизация» же в смысле освящения храма подобного эквивалента не получила и чаще всего передается описательно (либо, изредка, транслитерацией: «θрониазмо» — так, напр., в сербск. Требнике РНБ. Солов. 1015/1124, 1532 г.). В VI веке Евагрий Схоластик упоминает «так называемые интронизационные послания» (kaloumenai enthronistikai sullabai — IV. 4), рассылавшиеся Севиром Антиохийским другим епископам; прп. Иоанн Дамаскин также упоминает их, называя одно из них «интронизационной речью» — enthroniastikos logos (PG. 95. Col. 76). Наконец, термином enthroniastikôn в 123 (155) новелле св. имп. Юстиниана от 546 г. обозначена одна из составляющих денежного взноса, который выплачивался новопоставленным епископом при получении хиротонии — этот узаконенный византийской традицией обычай, подозрительно напоминая симонию, оправдывался словами Юстиниана о том, что «сие есть не приобретение, но приношение» (Corpus iuris civilis / Ed. W. Kroll, R. Schöll. B., 1895. Bd. 3. S. 597). Иными словами, в отличие от греха симонии, когда рукоположение получает не достойнеший, а просто тот, у кого больше денег, здесь четкое установление размеров взноса для всех без исключения не дает преимущества никому из ставленников. Можно отметить, что размеры взноса были весьма велики и варьировались в зависимости от дохода епархии, на которую рукополагался епископ (см. таблицу в кн.: Болотов. 1907. С. 335). Описанный обычай существовал в Византии вплоть до ее заката — об «интронизационном» взносе (употреблен тот же термин, что и в новелле Юстиниана) подробно говорится в знаменитом своде византийского права ΙΧ в. — «Василиках» (III. 1. 10), а в «Наставлении (entalma) рукополагаемым митрополитам и архиепископам» Патриарха Константинопольского Арсения (1261-1264) категорически осуждаются любые формы симонии и при этом подчеркивается, что обычный «интронизационный» взнос (enthronismos) поступает вовсе не рукополагающему архиерею, но распределяется между беднейшими из клириков или идет на какие-либо церковные нужды (Les Regestes des actes du Patriarcat de Constantinople / V. Laurent, éd. P., 1971. Vol. 1. Fasc. 4. P. 173).

Таким образом, сам термин «интронизация» в первоначальном смысле слова обозначал не только поставления Патриархов, но всех вообще архиереев. Изначальным же обрядом интронизации архиерея, сохраняющимся и до настоящего времени, был и остается заключающий чин архиерейской хиротонии обряд восседания на время литургийных чтений Священного Писания. В той или иной форме этот обряд присутствует в чинах епископской хиротонии большинства литургических традиций Востока и Запада (см.: Bradshaw. 1990. P. 133-221); в частности, в византийской он заключается в восшествии на горнее место и восседании на синтроне. Синтрон (греч. synthronon), или «сопрестолие», — это идущая вдоль стены алтарной апсиды полукруглая скамья для епископов и священников, с епископским троном в центре; в современной практике синтрон часто не устраивается, и его функцию в соответствующий момент литургии исполняют переносные сиденья, но в Византии синтрон был обычной частью храма, причем в ранневизантийских храмах он устраивался в виде амфитеатра из нескольких ступеней, так что сидящий на верху синтрона оказывался на метр (или даже более) выше, чем стоящие в храме — с этим и связано обозначение епископского трона (или его места) в центре алтарной апсиды православного храма как горнего места.

Интронизация епископов

Однако со временем, когда древняя практика рукополагать епископов в их собственных епархиях практически сошла на нет, и архиерейские хиротонии стали совершаться только в патриарших соборах, одна лишь церемония восшествия на горнее место в конце хиротонии перестала быть достаточной — восседание на синтроне патриаршего собора — даже на первенствующем месте (согласно древнейшим византийским рукописям Евхология, в день хиротонии новорукоположенный восседал первым и сам возглавлял литургию; впоследствии это указание заменяется словами о его втором месте после рукополагающего) — не могло заменить собой восседание на собственной кафедре. В связи с этим и возникает традиция совершения особого священнодействия по прибытии новорукоположенного архиерея в свою епархию, которое повторяет и акцентирует уже совершенную во время хиротонии церемонию восседания (см.: Неселовский. 1906. С. 245). Описание этого самостоятельного священнодействия епископской интронизации приводит блж. Симеон Солунский (✝ 1421): при стечении народа священниками возглашались молитва (euchê) и Трисвятое (иными словами, пелась начальная часть литургии — на протяжении несколько веков византийский чин литургии открывали мирная ектения [носившая имя «молитвы Трисвятого» — euchê tou Trisagiou] и Трисвятое; тем самым, чин отчасти воспроизводил последование самой епископской хиротонии, совершаемой на литургии сразу после Трисвятого), а затем первый и второй из священников трижды усаживали архиерея на его трон, возглашая «Аксиос!» («Достоин»; об этом возгласе см.: ПЭ. Т. 1. С. 411-413 = www.golubinski.ru/ecclesia/aks…), после чего возглашались многолетия и следовал отпуст. За чином следовала трапеза, после которой архиерей верхом на коне объезжал ввереный ему город (PG. 155. Col. 429).

О присутствии в чине интронизации епископа каких-либо особых молитв блж. Симеон не сообщает, но в описании этого чина в рукописи Ath. Dion. 489, XV в. такая молитва выписана. В отличие от чина, описанного блж. Симеоном, здесь интронизация епископа происходит во время полной литургии и совершается не священниками, а другими епископами. Она происходит перед Трисвятым и начинается с усаживания интронизуемого на его трон, после чего один из совершающих чин епископов читает над его главой молитву Ho Theos ho hagios, ho klinas tous ouranous... (Боже святый, приклонивый небеса...), затем следуют многолетия, возглас Hoti hagios ei... (Яко свят еси...) — и литургия продолжается (Дмитриевский. 1901. С. 641).

Иная молитва приведена в чине епископской интронизации, практиковавшемся в Александрийской Церкви и сохранившемся в рукописях Alexandr. Patr. 149-104 (94), XIV в., и Sinait. gr. 974, 1510 г. (Там же. С. 348, 694-695). Согласно этому чину, в воскресный или праздничный день интронизуемый совершает Божественную литургию в сослужении двух или трех епископов своей церковной области, и во время причащения принимает Святые Дары из их рук (практика, чтобы епископы или священники в случае сослужения причащали друг друга, существовала в Православной Церкви до XIV в., хотя к этому времени уже и не была повсеместной). Сразу после этого он садится на свой трон, а двое епископов встают с обеих сторон от него и возглашают: «Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, интронизует (enthroniazei) брата нашего имярек святейшаго и добродетельнаго епископа, во имя Отца [народ: Аминь] и Сына [народ: Аминь] и Святаго Духа [народ: Аминь]», восставляя и снова усаживая интронизуемого при произнесении имени Пресвятой Троицы, «как при Крещении». Сразу после этого народ возглашает: «Аксиос, аксиос, аксиос!», диакон читает особую мирную ектению (как при хиротонии), а один из архиереев — молитву Despota Pantokratôr kai Kyrie tôn holôn... (Владыко Вседержителю и Господи всех...). После этого возглашаются многолетия, и чин завершается словами: «Да насладишися престолом твоим, преподобнейший отче» и «Жезл силы послет ти Господь от Сиона...» (последние слова, вероятно, сопровождались вручением жезла интронизуемому).

Несмотря на то, что в XV веке чины епископской интронизации еще иногда выписывались в рукописях, к этому времени они претерпели существенную трансформацию — они перестали происходить в собственных епархиях рукополагаемых архиереев, и стали совершаться в патриарших соборах в конце той же литургии, за которой имела место хиротония. Интронизуемые торжественно усаживались на патриарший трон, но он для таких случаев переносился со своего обычного места на другое, «неподалеку от протесиса [жертвенника]» (PG. 155. Col. 428), — очевидно, для того, чтобы не возникала мысль об интронизации на саму патриаршую кафедру. Блж. Симеон Солунский объясняет причину перенесения всех интронизаций из епархиальных храмов в патриарший «варварскими набегами и постигшими Церкви искушениями и смятениями» (PG. 155. Col. 428-429). Как бы то ни было, в таком схематичном виде епископские интронизации просуществовали еще некоторое время (в русской традиции несколько дольше, чем в греческой — об этом пойдет речь во 2-й части настоящей статьи), пока не прекратили совершаться вовсе. Можно отметить, что в современном греческом Архиератиконе имеется «Чин, бываемый при интронизации митрополита [т. е., согласно современной греческой традиции, любого правящего архиерея]» (см., напр., фессалоникийское издание Архиератикона 2004 г., с. 142-144), но в этом чине нет ни обряда торжественного усаживания интронизуемого на его место посреди синтрона, ни хотя бы намеков на чин Божественной литургии. Архиерей во время чина сидит на своем месте не в алтаре, а в храме, и по содержанию чин представляет собой просто торжественный молебен, во время которого во всеуслышание зачитываются официальные церковные документы об избрании и хиротонии нового архипастыря.

Интронизация Патриархов

Если обособление чина епископской интронизации от чина хиротонии было обусловлено тем, что епископов стали повсеместно рукополагать не в их епархиальных храмах, а в патриарших соборах, то в случае с рукоположением Глав Поместных Церквей необходимость в таком обособлении долгое время отсутствовала. Перемещения епископов в древней Церкви, как правило, не приветствовались, и поэтому на патриаршие кафедры часто избирались не лица в епископском сане, а священники, диаконы, монахи или даже миряне (как, например, свт. Фотий Константинопольский). Так, в Константинопольской Церкви случаи замещения патриаршей кафедры епископами до XIII века были крайне редки, стали учащаться лишь в XIV веке, а в норму превратились только к концу XV; в Римской Церкви были неизвестны до конца IX века (а когда возникли, вызвали поначалу немало соблазнов и споров) — и так далее (см.: Успенский. 1998. С. 351-358). Тем не менее, видимо, под влиянием распространенности практики совершения отдельных от хиротонии епископских интронизаций, соответствующий обряд вошел и в чины поставления Глав Поместных Церквей (для Константинополя это предположение проверить не удается из-за отсутствия соответствующих источников, но, например, в Римской Церкви отдельный от хиротонии римский чин папской интронизации возникает под влиянием галликанских чинов епископских интронизаций, возникших значительно раньше него; см.: Santantoni. 1976. P. 184-187). Впрочем, возможно и иное объяснение — чин патриаршей интронизации мог понадобиться как раз для тех случаев, когда на патриаршую кафедру возводились лица, уже облеченные архиерейским саном. В таких случаях был необходим некий знак вступления кандидата на кафедру, но епископское рукоположение, которое и выполняло эту функцию при поставлениях не-архиереев, совершаться уже не могло, поэтому его роль и начинал выполнять символический чин интронизации. Как бы то ни было, блж. Симеон Солунский свидетельствует, что в его время церемония патриаршей интронизации имела место как при поставлении на кафедру уже посвященных в архиерейский сан, так и при совершении архиерейской хиротонии над избранным в патриархи не-архиереем, «ибо надобно, чтобы все присутствовали при возведении на престол пастыря их и видели его на престоле, будто Самого Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога живаго, были благословлены им в особенности тогда, в начале [его патриаршества], и приняли от него мир от святейшего престола» (PG. 155. Col. 444; рус. пер.: Писания св. отцев и учителей Церкви,относящиеся к истолкованию православного богослужения. СПб., 1856. Ч. 2. С. 288). Церемония происходила на воскресной литургии после окончания пения Трисвятого (и хиротонии, если в Патриархи возводился не-архиерей). Всем присутствующим раздавались свечи, Патриарх возводился двумя архиереями на горнее место и трижды усаживался ими на первосвятительский трон. На каждое из трех усаживаний архиереи возглашали: «Аксиос!» — и это же повторяли клирики в алтаре и народ в храме (и те, и другие — по трижды). Затем пелись многолетия, Патриарх возглашал «Мир всем», читался Апостол и совершалась Божественная литургия (PG. 155. Col. 445-449, 453; см. также: Соколов. 2003. С. 212-216).

Как и в случае с епископской интронизацией, при патриаршей интронизации, согласно блж. Симеону, не читались какие-либо особые молитвы. По другим источникам подобные молитвы при возведении на Константинопольскую кафедру также не известны. Напротив, в Александрийской Церкви такие молитвы существовали (равно как и, напр., на Западе; см.: см.: Santantoni. 1976. P. 187-189). Согласно рукописи Sinait. gr. 974, 1510 г., интронизация Александрийского Патриарха происходила после молитвы «От славы во славу преходяще...» (эта молитва читалась в заключительной части литургии) и имела в целом тот же порядок, что и описанная выше епископская интронизация согласно той же рукописи — только вместо слов «... интронизует брата нашего имярек святейшаго и добродетельнейшаго епископа...» в формуле «Божественная благодать...» читались слова «интронизует на престол святаго апостола и евангелиста Марка, великаго града Александрии, отца нашего имярек святейшаго и добродетельнаго патриарха...»; ектению читал епископ, а не диакон; наконец, многолетия были более пространны, а перед ними новый Патриарх во всеуслышание читал первое зачало Евангелия от Марка (очевидно, в знак того, что он занимает кафедру этого апостола) (Дмитриевский. 1901. С. 698-700, также с. 901). Таким образом, в этом чине была одна молитва — Despota Pantokratôr kai Kyrie tôn holôn... (Владыко Вседержителю и Господи всех...), общая для епископской и патриаршей интронизаций. Однако в рукописи Sinait. gr. 974 чин интронизации выписан сразу после чина рукоположения Александрийского Патриарха, в котором присутствует целый ряд особых молитв. В другой же рукописи, Sinait. gr. 1006, XV в., многие из тех же точно особых молитв включены не в чин рукоположения, а в чин «возведения в Патриархи», совершаемый (как это видно из текста чинопоследования) над лицом, уже облеченным в архиерейский сан. Можно предположить, что чин интронизации Александрийского Патриарха согласно Sinait. gr. 974 предполагал поставление в Патриархи не-архиерея, тогда как в Sinait. gr. 1006 молитвы, которые иначе входили бы в чин патриаршей хиротонии, перенесены в чин интронизации; таким образом, эти молитвы связывались в традиции Александрийской Церкви только и исключительно с патриаршим служением. Чин здесь начинается с церемонии усаживания на патриарший трон, не описанной подробно (вероятно, она совершалась по полному александрийскому чину), за которой следуют многолетия и целая серия молитв: 1) Despota Pantokratôr, Thee kai Kyrie tou eleous... (Владыко Вседержителю, Боже и Господи милости...); 2) Kyrie ho Theos tôn dynameôn... (Господи Боже сил...); здесь читалась мирная ектения с особыми прошениями; 3) Despota Kyrie ho Theos ho Pantokratôr, ho tou monogenous sou paidos Iêsou Christou... (Владыко Господи Боже Вседержителю, единороднаго Твоего Сына Иисуса Христа...); 4) Despota Kyrie ho Theos tôn paterôn hêmôn tou Abraam, Isaak kai Iakôb... (Владыко Господи Боже отец наших, Авраама и Исаака и Иакова...); здесь совершалось облачение Патриарха в омофор, до того возлежавший на св. престоле, и читались особые Апостол и Евангелие; 5) Despota Kyrie ho Theos tôn dynameôn... (Владыко Господи, Боже сил...); чин завершался формулой, возглашавшейся одним из архиереев: «Божественная благодать чрез наше смирение возводит тя, священнейшаго митрополита (или боголюбивейшаго епископа) имярек [в] Патриарха града имярек», возглашением многолетий и отпустом (см. также: Соколов. 2004. С. 318-319). Александрийское происхождение и этого чина, и прочих чинов рукописи Sinait. gr. 1006 несомненно, но из того, что название города, Патриархом которого становится возводимый, не указано, следует, что в какой-то период чин мог использоваться и где-то еще — возможно, в Иерусалиме. Но все же распространения где-либо, помимо Египта и, возможно, Палестины и Кипра, александрийские чины не имели.