Епископ Великолукский и Невельский Сергий (Булатников) стал архиереем всего 2,5 года назад, но уже успел возглавить две епархии. Полтора года в Клинцовской епархии Брянской митрополии прошли для владыки под знаком строительства новых храмов, которых здесь набралось почти 10. Год назад последовал неожиданный перевод в епархию Великолукскую.

— В регионе вы оказались не впервые, в 20-летнем возрасте попали в Псково-Печерский монастырь. А родились в Омске...

— Нет, дело-то в том, что мы жили там по вынужденным обстоятельствам, и мне пришлось там родиться. Мама с бабушкой были высланы в Сибирь. Наша родина в Петербурге. В хрущёвскую оттепель, конец 1950-х годов, уже разрешали возвращаться тем, кто мог. А Псково-Печерский монастырь не так далеко от Петербурга, но поскольку в то время сведений негде было почерпнуть, было «табу» церковное, я просто не знал, что есть монастыри. Читал о них, конечно, в дореволюционной литературе, мама рассказывала, но не знал, что монастыри ещё существуют. Узнал через знакомую, с которой вместе работали. Потом выяснил, с какими сложностями это сопряжено. Только благодаря смелости приснопамятного архимандрита Алипия удалось в монастырь попасть. Пробыл там три года, пришлось уйти учиться в семинарию. Но я уже был иноком, путь был положен. Благодарю Бога, что тогда увидел много настоящих старцев, монахов-подвижников: схиигумен Савва, отец Иоанн Крестьянкин... Были богатыри духа, действительно старцы, умудрённые жизнью, опытом.

— Сейчас монастырь поменялся?

— Всё меняется. Современный человек уже не такой. Тогда монахи были из крестьянства, трудолюбивые люди, хозяйство монастырское крепко вели. Почти половина братии — фронтовики, закалённые в боях, в гонениях. Крепкие духом люди.

— Вы получили специальность фельдшера. Получается, что вы и тело врачевать можете, и душу?

— Теперь-то я никого не могу врачевать. Потому что медицина так шагнула вперёд, что знания, что я получил — на уровне медбрата. А поступал затем, что в семинарию невозможно было поступить в то время, из монастыря это было проще сделать. Надо было учиться. Вот и получил образование, так скажем, довольно близкое к духовному.

— Навыки фельдшера вам пригодились?

— Первую помощь приходилось оказывать, уколы поделать, перевязки. Но и сейчас могу любые инъекции сделать, перевязать, как это положено.

Давление было ужасающим

— Религиозные репрессии вы видели собственными глазами?

— Конечно. У меня мама пела на клиросе и с раннего детства в церковь водила. Я застал хрущёвские годы. Давление действительно было ужасающее. Там маму несколько раз вызывали, обещали отнять ребёнка, так как она его неправильно воспитывает. В школе был прессинг постоянный. Там я один был такой.

— Зачем же вместо того, чтобы стать обычным пионером, комсомольцем, вы рвались в монастырь?

— Думаю, что с помощью Божьей всё можно было вытерпеть. Вот такой эпизод: в школе побили меня, обзывали попом, монахом, даже архиереем, видимо, пророчески. Пришёл домой с плачем. Мама расспросила, мы с ней сели, она нашла и стала читать переписанные от руки житие мученика Ореста, какие он претерпел мучения за Христа. Она меня спрашивает: разве то, что тебя побили, сравнимо с тем, что перенёс этот мученик. А за этих людей, говорит, нужно молиться. Они больные, заблудшие, обижаться не надо. Как Христос делал, так и мы должны. Но странное дело, когда стал постарше, была учительница, которая всегда неприязненно относилась ко мне, старалась неожиданно спрашивать на уроках. Но я всегда был начеку, отвечал. И ей скрепя сердцем приходилось ставить «4». И чем больше она на меня нападала, тем больше у меня появлялась какая-то радость. Она начинала ехидничать, ёрничать по поводу религии, а мне наоборот становилось веселее. Радовался, даже не скажу почему. Наверно, Господь помогал. Она ругалась: «Что такое? Ничем его не прошибёшь, всё улыбка какая-то на лице!»

— Некоторые из них, наверняка, верующими были, крещёными?

— Они только приняли крещение, а веры у них не было. Ведь принять крещение и быть христианином — это разные вещи, всё должно развиваться, человек должен расти. Посадили зёрнышко, оно дало росток. Его же надо поливать, ухаживать за ним, от вредителей защищать. Так же и здесь: крещение — зерно. А если его не поливать, сколько оно проживёт? «Поливать» нужно Таинствами Церкви, нужно жить жизнью Церкви. Человек, как на дереве прививка. Черенок к дереву привили, он приживается и начинает расти, потому что питается соками этого дерева. А если не будет ими питаться, то засохнет и погибнет. Мы питаемся соками великого дерева Церкви.

Церковь — бедна

— Вас несколько раз назначали настоятелем разрушенных храмов, которые нужно было восстановить, и обе епархии, которые вы возглавляли — новосозданные. Почему вас часто назначают строителем?

— К сожалению, далеко не всё наше духовенство стремится этим заниматься. Это же сложное дело, особенно в наше время. Церковь, вопреки расхожему мнению — бедна. И мы не можем сами всё строить, вынуждены просить людей о помощи. Слава Богу, что они в России есть. С их помощью всё созидалось, потому что одному человеку это сделать невозможно.

— Но в СМИ периодически появляются истории о священниках на спортивных авто, живущих совсем не бедно?

— Это очень сложный вопрос. Если мы видим некоторых священников, которые, скажем, не совсем правильно живут, это создаёт впечатление о том, что якобы вся Церковь такая богатая. Нет. Она бедна. Не сказать, что нищенствует, но совсем не в том состоянии, чтобы она могла строить храмы, особенно сейчас. Сложности кругом. И в государстве экономические сложности, и у нас, потому что мы все взаимосвязаны. Люди обеднели, уже не могут жертвовать. А мы же тоже должны всё оплачивать: коммунальные услуги, налоги. В таком положении что-то делать сложно. Но останавливаться нельзя. Что в наших силах, мы должны созидать. Для чего строить? Храмов-то, конечно, можно много настроить, но само-то здание никого не спасёт. Храм для того делается, чтобы в нём была духовная жизнь, чтобы здоровая церковная община создавалась, люди воспитывались в духе Церкви, чтобы шла жизнь духовная. А само-то здание... Есть храмы, стоят, а в них уже нет жизни.

— Но вы — епископ, можете повлиять на священников, которые создают плохое впечатление о Церкви.

— Везде, наверно, такие бывают экземпляры. Во всяком случае, когда были ставленники, кандидаты в священники, старались выбрать таких людей, которые действительно шли служить для пользы Церкви. Это видно: как человек себя ведёт, как относится к богослужению. Действительно ли он Богу служит, или это временщик, приспособленец. И апостолы говорят: «Руку ни на кого не возлагай поспешно, чтобы не быть тебе соучастником чужих грехов». То есть рукоположение поспешно совершать нельзя, нужно сначала человека изучить, понять, действительно ли он человек церковный. Долг каждого епископа — внушать духовенству, каким должен быть священник настоящий.

За мнение — не накажут

— Вы в 90-е попали в Брянскую епархию с архиепископом Мелхисидеком, который служил в Екатеринбургской епархии и оттуда ушёл со скандалом, обвинялся в коррупции, чревоугодии. Перевод в Брянск тогда воспринимался, как наказание.

— Мне об этом, например, вообще ничего не было известно, впервые услышал об этом сейчас от вас. Насколько я понимаю, что одна из причин перевода была в том, что он почитал царственных мучеников, и первый совершил крестный ход и установил крест на месте Ипатьевского дома, где была убита царская семья. В то время ещё этот вопрос был спорный и тяжёлый. А в Брянскую епархию он меня пригласил для организации монастыря. Святейший покойный Алексий требовал, чтобы они были организованы в епархиях. Но, к сожалению, там монахов не было. Владыка Мелхисидек меня пригласил, я просьбу его уважил. Он сейчас на покое, замечательный человек, пастырь из старых священников. У него трагическая судьба, во время хрущёвских гонений его матушка оставила, он один воспитывал четверых детей. Службы, как помню, наизусть знал.

— Владыка Мелхисидек почитал царскую семью, а епископ омский Николай был известен тем, что в 1997 году на Соборе выступил против канонизации. По его мнению, царь виноват, что «по доброй воле отказался от престола» и в смерти православных Новомучеников.

— Во-первых, когда я знал владыку Николая, был совсем мальчиком, и такого вопроса даже не стояло. Царская тема была под строгим запретом. А то, что владыка так выступил в 97-м — это, видимо, его личное мнение. Почему он против выступил — не знаю. Нe думаю, что отречение было добровольным. Император вынужден был это сделать, его предали все, отказались, поставили условия. Во всяком случае, он был человеком благочестивым, можем видеть, что он посещал монастыри, нёс мощи, присутствовал при канонизации Серафима Саровского, создавал храмы. Разве мог человек преступный, низкий такие поступки совершать? Не думаю.

— Но довольно радикальное мнение владыки Николая имело место быть. Сейчас же, как рассказал протоиерей Всеволод (Чаплин), в церкви нет возможности свободно высказываться, существует лишь мнение Святейшего Патриарха. Если выскажетесь по-другому — последует наказание. Есть ли в современной Церкви место спорам?

— Мы все представляем единую Церковь. И вопросы общецерковного мнения должны быть едиными. Каждый епископ должен позицию Церкви высказывать. Но, кроме неё, у него есть и личные мнения, о которых можно говорить. Есть такие вещи, в которых даже архиерей не может иметь личного мнения. Например, догматы Церкви, уставы. Это не подлежит никакому обсуждению. Но естественно, что по другим вопросам, у нас у каждого есть своё мнение. И я думаю, что если выскажу свою позицию, не от лица Церкви, вряд ли Святейший Патриарх будет меня преследовать. Естественно, против мнения Церкви мы выступать не должны, будет раскол. Отчего ереси возникали? От того, что люди своё личное мнение выдавали за мнение всей Церкви. По определённым политическим вопросам, общественным, Церковь высказывает мнение, и мы должны быть с ней едины. Я могу быть с этим не согласен, могу сказать кому-нибудь об этом в приватной беседе, или даже вот так, вам. Что есть официальная позиция, я её исполняю, но с этим не совсем согласен. Но публично нельзя этого делать, анархия наступает. Везде должно быть послушание. Но я ещё раз говорю, не думаю, что если своё мнение выскажу, и подчеркну, что это моё мнение, кто-то будет меня преследовать.

Бог свободу дал всем: Сам выбирай дорогу

— В Великих Луках почти нет храмов. В прошлой своей епархии вы начали программу «Клинцы-20»: планировали построить 20 храмов. Что-то подобное возможно сегодня?

— Мы там построили 8 храмов и кафедральный собор начали строить. Здесь же очень серьёзно прошлась война, и почти все храмы были разрушены. Только сохранилась одна маленькая Казанская церковь, которая существовала ещё во времена прошлой Великолукской епархии. Вознесенский собор тоже был обезображен: там какая-то база была, склад. Ну вот от него что-то осталось, его удалось восстановить. Мы сейчас начали работу по храму на Успенском Коломенском кладбище, готовим документы. В епархиальном здании на 3-м этаже был храм Святителя Николая Чудотворца. Он тоже постепенно оживает, уже приход есть, службы начались. Но до благоустройства ещё далеко, много проблем, поскольку это историческое здание. Тем не менее, уже 4 храма мы имеем здесь. Такие планы, а уж там, как Господь поможет.

— Но программы по 20 храмам сейчас уже сложно начать?

— Да, это уже сложно. Это уже, можно даже сказать, придётся отложить. Реалии не позволят этого сделать.

— Владыка, вы интересуетесь работой со старообрядцами?

— В Клинцовской епархии был старообрядческий центр в Новозыбкове. У нас Патриархия, а там — Архиепископия. И даже два течения было. Надо сказать, что «беглопоповцы» — это Старообрядческая Древлеправославная церковь — очень замкнутые, с ними сложно иметь общение. Только иногда на официальном уровне у главы администрации встречи бывали. Дичатся они, сложно найти контакт. А вот «белокриничные» — те более общительные. Там был священник адекватный, с ним можно было иметь какие-то отношения. В основном они сводятся к очень слабым контактам. Здесь же нет старообрядцев. У них всё не очень хорошо, эта архаичность уже не удовлетворяет современных людей. Смешанные семьи появляются, и они потом переходят к нам. Собственно говоря, с них же все «прещения» сняты ещё на соборе 70-го года. Не надо их никаким чином принимать, они могут просто приходить в наши храмы. Бывает, приходят. Ассимиляция идёт.

— Вам интересна работа с другими христианскими церквями?

— Мы же не занимаемся прозелетизмом, чтобы обращать католиков. Как любые христиане, мы должны в мире жить и с католиками, и с любой другой религиозной конфессией или общиной. Как и должно христианам делать. Враждовать мы не должны, никого Христос к этому не призывает. «Христос — Мир наш», — говорят апостолы. Поэтому со всеми нужно иметь братское доброе общение. Они, если увидят в нас добрых христиан, то кто-то, наверное, и присоединится к нам.

— В монастыре в Брянской области вы ещё в девяностых открыли Центр для наркозависимых...

— Реабилитационный центр. Это первая обязанность церкви. Помогать. Больным, страждущим, немощным. Сейчас все возможности есть для того, чтобы Церкви служить народу своему. Вот таким свойственным ей образом. Как было построено в царской России? Вся благотворительная, социальная деятельность была в руках Церкви. Сейчас это не всегда возможно, в основном, по материальным, меркантильным соображениям. А вот посещать такие заведения с целью как-то подбодрить, утешить людей, укрепить их, можно. Многие нуждаются просто в добром слове. Мы приходим к ним, потому что нельзя иначе, это прямой долг. Смотрите, Христос же всех принимал. К нему больные, слепые приходили, блудницы, разбойники — всех принимал и обнимал своей любовью. Так же и Церковь должна делать, потому что она наша мать, а мать всегда своих чад любит и жалеет. Иначе что, мы здесь помолились — а где добро? Скажем, на Страшном суде, читаем в Евангелии, ведь Господь не спрашивает, сколько мы молились, постились, поклонов сделали. А спрашивает о делах добра. Сказано: посетил в темнице человека? Болящего посетил, поддержал? Накормил голодного? Это мы должны прежде всего делать.

— Ваш духовник отец Серафим (Тяпочкин), которого многие ещё при жизни святым считали, никогда не говорил людям: «Я тебя благословляю». Вместо этого он только советовал им что-либо делать. Как вы строите своё общение с паствой?

— Так вот каждому же человеку дана Богодарованная свобода. Вот поэтому существует зло, потому что Бог никого не подавляет: человек свободный. Вот перед тобой два пути: путь жизни и путь смерти — сам выбирай. Мы видим, что большинство людей всё-таки выбирают пространный путь, ведущий к погибели и духовной, и вечной. И поэтому никакой духовник, какой бы он ни был духовной жизни старец, не должен подавлять волю человеческую. Вот батюшка Серафим говорил: «Я бы посоветовал сделать вот так». А когда человек говорил: «А может быть, вот так, батюшка?» — «Ваша святая воля». То есть, как хотите, так и поступайте. Я вам посоветовал. И человек, верящий в силу духовничества и благодати Божьей в этом старце, конечно, принимал, его совет. И так любой духовник делать должен. Нельзя так — я тебя благословляю! — а человек совершенно к этому не готов. Были случаи такого уродливого духовничества. Если услышите, что духовник постоянно: «Я, я, я», — значит там нет настоящего духовничества, это не Божий дух, это дух гордыни, желание властвовать над наследием Божием. Бог свободу дал всем.

— Современное монашество вызывает у вас беспокойство. Пропал дух христианский?

— Скажем, дух-то никогда не пропадёт, он всё равно есть в людях. Но, конечно, многое изменилось в теперешней жизни монастырской. В основном монастыри ведь питало крестьянство. Они умели всю крестьянскую работу делать, монастыри этим жили. Сейчас деревня почти умерла, и все современные люди уже не умеют и не хотят учиться этой работе. Они выросли в квартирах около батарей, около телевизоров. Поэтому у них уже нет этого горения духа. Потом прекращение гонений расслабило людей. Иоанн Златоуст говорит интересную вещь: истинная свобода церкви тогда, когда она гонима. Да и люди не те: духовно повреждены, слабы. Скажем, монахи сейчас из монастыря в монастырь переходят. Непослушание, ропот, нетерпение, послушания не нравятся. Почему? Подумал: мы же, можно сказать, из прошлого века, могикане. А детство вспоминаю: мы все почитали и слушались своих родителей. Выскочишь на улицу побегать, там ребята по 17 — 18 лет. Мать выходит, кричит: «Витька, Ванька, домой». «Ой, мать вышла», — и сразу все по домам разбегались. Это воспитывало послушание и уважение к старшим. А теперь прыщавый юнец лежит перед телевизором, мать скажет — пойди, помоги. «Да пошла ты!». Если они своих родителей не почитают, то как они нас-то будут слушать? Почему это изменилось? Благодаря большевизму, который разрушил все устои жизни. Корни были вырублены. Ничего плохого нет в том, чтобы слушать и уважать своих родителей. За их почитание Бог обещает долгую жизнь и благоденствие.

— Иеромонах Фотий недавно прославился: во время Рождественского поста участвовал в шоу «Голос». Патриарх его поздравил с победой. Станут ли для монахов нормой такие выступления?

— Для меня, по крайней мере, это странно. Как монах во время поста где-то там поёт?

— Вы бы не благословили его?

— Разумеется, не благословил бы. Пусть он в другое время, в пасхальный период поёт, выступает. А постом Рождественским... Да и вообще, как монаху участвовать в шоу? Мне это непонятно.

— На сайте епархии есть раздел «вопросы — ответы», многие связаны с семейной жизнью. В России процент разводов зашкаливает.

— Зашкаливает.

— С чем вы это связываете?

— С отсутствием христианского воспитания и гордыней. Ведь брак — тоже крест, испытание. Двое встретятся — юные, горячие, красивые, молодые. И у них мысль, что они друг для друга созданы: прекрасные глаза, красивый голос, походка, внешние данные. Но одно дело встречаться под луной, другое — жить вместе. У каждого человека свои недостатки, странности. Это надо же терпеть, понять другого человека, стать его частью. Брак складывается, когда стараются что-то друг другу прощать. Восторги любви быстро проходят, потом начинается неизбежная проза жизни, когда нужно трудиться, обеспечивать семью, заниматься домашним хозяйством. И, может, к середине жизни приходит глубокое, настоящее чувство единения. Но терпения нет. Молодежь сейчас — всё и сразу. Что-то не так? Ножкой топнула: «Я с тобой развожусь». Так всё легко и просто. Не хотят терпеть, а надо. Что-то прощать, что-то исправлять любовью своей. Некоторые в вечном поиске находятся, по 4, 5 раз женятся. В лучшем случае это всё превращается в долголетнее мирное сожительство разных людей: «доброе утро» друг другу говорят, и расходятся по своим делам. Но это же не семья. Семья должна быть любовью спаяна. Одно целое — отец, мать и дитя по образу Троицы, один дух, одно тело. Это понятие утрачено. Сегодня пылкая любовь, а через 2 — 3 месяца охлаждение. И ведь дети от этого страдают. Они появляются, а потом у них второй папа, третий. Это уже травма для ребёнка.

— Может, тогда современному нетерпеливому человеку вообще не жениться?

— Но как? Жизнь же должна продолжаться. Если люди думают в брак вступить, если они верующие хоть как-то, надо обратиться к священнику, побеседовать, чтобы он им рассказал, что такое брак, как к этому подходить. Чтобы они уже не делали поспешных шагов, а смотрели вперёд: получится ли что-нибудь с этим человеком в жизни. Раньше как было? Сейчас это считают жестокостью, домостроем. Одна старушка мне рассказывала: «Отец утром говорит: девка, пора тебя замуж выдавать. А я боюсь спросить: «Пап, а за кого ж?» — «Да вот Яшка с той деревни». — «Ах, он же страшный! Косолапый, рыжий, я за такого не пойду». — «Отец скажет — и пойдёшь. Люди работящие, не пьяницы, самостоятельные, ничего плохого за ними нет». Не нравился, потом привыкла. И всю жизнь с ним счастливо прожила». Потому что благословение родительское на ней было. Это же Божье благословение. А теперь молодым нужна «любовь». А они же даже не понимают, что такое истинная любовь. Страсти выдают за неё, и даже кощунственно говорят: «Давай займёмся любовью». Это же духовное понятие, единение душ человеческих, прежде всего. И она не сразу возникает, её надо возгреть, возрастить. Она прежде всего духовная, платоническая. Физическая сторона жизни — приложение. А у нас наоборот: сначала страсти. А потом рушится семья.