Глава Росгосцирка Вадим Гаглоев рассказал об экономике российских цирков. «Почему stand up comedy — это модно, а реприза в цирке перестала быть интересной? Остались клоуны-аниматоры и очень мало мастерства».

— Цирки адаптировались к падению экономики?

— Мы не считаем свою экономику в баррелях, для нас это данность. Но любая ситуация и стимулирует, и позволяет найти какие-то новые возможности. Я часто привожу такой пример. В цирке аншлаг, и на улице идет дождь. Я спрашиваю: почему столько людей сегодня пришло? И мне отвечают: дождь, люди не хотят гулять на улице, им надо куда-то спрятаться, приходят в цирк с семьей, чтобы хотя бы переждать дождь.

И другой пример: идет дождь, людей нет. Я спрашиваю: а почему? А мне отвечают: люди не пришли в цирк, потому что идет дождь. Понимаете? Любую причину можно повернуть и в плюс, и в минус.

Кризис — не сиюминутная история, а затяжной процесс. К этому нужно адаптироваться и найти какие-то новые механизмы. То есть это хороший стимул, чтобы найти новые возможности для развития, новые художественные формы в цирке.

— Продажи билетов снизились?

— Билетный оборот в 2015 году составил 1,8 млрд рублей. Еще мы пользуемся государственными субсидиями для целого ряда текущих расходов, это 600 млн рублей. Я увидел спад билетов, особенно во второй период января и в феврале — после елок. Сильное влияние на продажи оказала эпидемия гриппа по всей стране. Были большие возвраты билетов, люди перестали идти, продажи просели примерно на 30%. Но причина —– грипп, а не кризис. С точки зрения кризиса мне сложно сейчас ответить на этот вопрос, потому что в 2015 году у нас на пять цирков в прокате было меньше из-за программ реконструкции и модернизации. Но мы и в этой ситуации умудрились собрать больше денег, несмотря на то что билетов купили меньше. Структура наших доходов — это не только продажа билетов, а также продажа атрибутики, буфеты, сувениры, гостиницы. Но основной доход от сопутствующих услуг — это буфеты и сувениры.

— Как соотносятся доходы от продажи билетов с выручкой от сопутствующих услуг?

— На сопутствующие услуги приходится около 15% от общего билетного оборота — 309 млн рублей. Это плохо. И мне не нравится, и министр культуры ставил другую задачу. Владимир Ростиславович (Мединский. — ред.) поставил задачу выйти на 30%. Мне показалось на тот момент, что мы сможем с этой историей справиться, но пока не справились, надо объективно говорить. Хотя общий доход от сувенирной и буфетной продукции увеличился. Цифра в 30% возникла по аналогии с кинопрокатом. Там люди покупают не только билет, но и попкорн как минимум.

Мы не можем быть как в кино, потому что в кино дешевле билет. Тем не менее поставили для себя такой же ориентир. Для его достижения есть ресурсы. Мы поменяли за два года три схемы в этом направлении. Первая — административная, когда ставится задача и выполняется или не выполняется. Вторая — централизованные закупки, когда ассортимент в цирки направляли мы, ставя задачу ее реализовать. И третья схема — расчет от количества зрителей: пришло столько зрителей, соответственно, на эту часть должны быть определенные. Третий вариант оказался самым эффективным, но у меня есть еще одна задумка, как поправить эту ситуацию в будущем.

Когда мы говорим о том, что идет недобор, очень просто можно сказать, что директор цирка плохо работает или наш филиал «Цирк-Сервис», который занимается этой деятельностью. Но я считаю, что в данном случае надо оперировать другими категориями. Значит, сама схема плохая — не персонально какой-то человек что-то не делает, а нужна другая схема. Всегда кто-то работает лучше, кто-то работает хуже, но самое главное — создать механизм.

— Как выручка соотносится с расходами с учетом субсидий?

— С учетом субсидий в 2015 году — это практически в ноль. 2014 год мы закрыли с плюсом в 70 млн рублей. Если убрать субсидии, то будет минус. Пока мы используем субсидии в своей работе, говорить о каком-то плюсе или минусе — формальность.

— Реально выйти на самоокупаемость без субсидий?

— Я считаю, что да, и министр культуры Владимир Мединский тоже считает, что так надо.

— Нужны годы?

— Нет, я не думаю, что это годы. Нам нужен еще этот год и, может быть, следующий. Реформы начались два года назад. 1 марта исполнилось ровно два года с момента моего назначения в компанию гендиректором. Это произошло на следующий день после коллегии Минкультуры, где заслушали отчет Росгосцирка за 2013 год и было принято решение о смене руководства. Тогда министр спросил, готов ли я вернуться в эту тему. У меня была своя программа развития этой отрасли, я сказал, что готов. Но мы все понимали: это не просто прийти и плюхнуться в кресло, нужно было прийти для того, чтобы реформировать отрасль, при необходимости жестким способом. У меня был вопрос к министру: если будут жалобы, выдержим? Будет ли у меня возможность опереться на министерство? Потому что в одиночку не справиться. Это 8 тысяч человек, 2,5 тысячи артистов со своими жалобами.

Конечно, будут жалобы, будут недовольные. Большое спасибо, пользуясь случаем, я говорю Владимиру Ростиславовичу, что он свое слово держит и понимает, что без жалоб не обойдется, но все это необходимо. И вот тогда как раз была поставлена задача освободиться от зависимости компании от субсидии на содержание. Чтобы мы могли зарабатывать на зарплаты, на кормление животных, на перевозки и так далее.

— Резать расходы придется?

— Конечно, и существенно. Год назад я рассказал о программе «Большая пятерка», которая предусматривает оптимизацию штатной численности административной части и артистической части. Мы поставили задачу сократить фонд оплаты труда в 2015 году на 10%, это около 160 млн рублей. В структуре расходов фонд оплаты труда занимает такую основную позицию и превышает 50%, что очень плохо. Я пришел из бизнеса и принимаю грубые правила, когда фонд оплаты труда в эффективной компании должен составлять 25% расходов. А у нас более 50%, и это не очень здорово, так как административный штат достался в наследство от Советского Союза. Он раздутый. Если вы государственная компания, то на каждую функцию должна быть штатная единица. В бизнесе все по-другому. И сейчас наша генеральная дирекция фактически должна быть управляющей компанией. На моей предыдущей работе в управляющей компании работали шесть человек, которые управляли проектами. Бумажка из одного отдела в другой проходила путем передачи буквально из стола в стол. А у нас сегодня 8 тысяч человек, в генеральной дирекции — 150 человек, включая отделы и департаменты. И на каждый функционал — отдельная штатная единица. Особенно интересно это выглядит в цирках, когда электрик, слесарь, дворник — все это отдельные штатные единицы. В итоге, если вы посмотрите фотографию рабочего дня, то человек занят в день по 30 минут. Здорово, да?

Конечно, с этим надо бороться, постепенно менять отношение к работе. Поэтому я спрашиваю директоров цирков: сколько нужно было бы сотрудников, если бы вы сами содержали вот цирк? И обычно мне отвечают не совсем честно.

Вот пример: в Ницце есть концертно-зрелищный комплекс, зал которого можно форматировать от 1 тыс. до 5 тыс. человек, изменяя геометрию. Этим комплексом управляют 15 сотрудников! Поэтому я считаю, что в цирке сейчас должно работать 50 человек — это максимум.

— А сколько работает в среднем?

— Больше в два раза, причем после сокращений. Когда я пришел два года назад, в среднем было 150 человек в цирке. Понимаете, батальон — можно взять дворец Амина.

— Жалуются ли цирки на размер отчислений в Росгосцирк?

— Что значит, жалуются? Существует финансовый план, который нужно выполнять. Но с выполнением плана тоже большие проблемы. Я бы оценил масштаб этих проблем в размер государственной субсидии. Чтобы решить проблему, нужно сделать так, чтобы мы могли зарабатывать на 600 млн рублей больше, чем сегодня, чтобы освободиться от субсидии. Эту субсидию мы должны направлять исключительно на развитие и модернизацию.

Многие мне говорят, что не может цирк быть прибыльным по определению. Есть такое мнение, и, кстати, достаточно авторитетное. В том числе, как ни странно, такое мнение высказывают люди, которые управляют цирковыми организациями. А я задаю вопрос: все ли мы сделали для того, чтобы честно ответить на этот вопрос? Так ли у нас функционирует политика проката? А что у нас с различными «рыбами-прилипалами» на теле цирка?

Я знаю несколько частных цирков, которые вполне прибыльны. Представьте ситуацию: вы занимаетесь бизнесом, вам предоставили бесплатно здание, дали беспроцентный безвозвратный кредит. А мы говорим «мало». То есть за здание платить не надо, на содержание денег дают, обладаем всеми необходимыми ресурсами, а в ноль сработать не можем. Странная ситуация.

Когда звучит мнение: «Дайте нам деньги, и тогда с культурой все будет хорошо», — я считаю это иждивенческой политикой, потому что в этой схеме нет ответственности. Максимум можно уволить за неэффективную работу, но нет ответственности за выделяемые средства. В нашем случае разговоры о том, что творчество трудно пощупать и почувствовать, это некая игра с деньгами и безответственностью.

— Вам удалось сформировать резервный фонд?

—- Нет, это мечта… Пока ситуация такая: накрываемся коротким одеяльцем, и то голова мерзнет, то ноги.

— Как вы планируете изменить систему проката?

— Система проката в Росгосцирке появилась после распада Советского Союза и, соответственно, распада Союзгосцирка. Эта компания потеряла ряд цирков вместе с союзными республиками, кроме того, страна изменилась и финансовые условия изменились. Тогда возникла система проката, когда артист или даже некоторые директоры филиалов стали прокатчиками. Они берут программу в прокат как коммерческая структура и начинают продавать билеты, отчисляя часть средств Росгосцирку. В какой-то момент, честно говоря, такая система помогла циркам выжить. У нас в Союзе цирковых деятелей была встреча, и встал человек, который начинал эту историю, будучи руководителем департамента Росгосцирка, и рассказал такую историю, что у нас сложилась ситуация, когда за Урал никто не хотел ехать, все хотели работать поближе к Москве. Тогда мы предложили частный прокат, взяли программу — и человек поехал то ли в Омск, то ли в Иркутск и сработал настолько здорово, что стал заниматься только прокатами. Я задал вопрос: а что изменилось? Программа какой была, такой и осталась? Просто передали в частный прокат — и вдруг стало все зарабатывать? Странная ситуация с точки зрения экономики, потому что отчисления в Росгоцирк были ниже себестоимости, фактически мы тратили государственные деньги на то, чтобы этот прокат существовал.

Теперь мы рассчитали финансовые условия проката. Если вы хотите заняться частным предпринимательством под названием прокат цирковых программ, то заключайте хозяйственный договор с Росгосцирком на коммерческих условиях. В этом случае помимо права прокатывать программы и продавать билеты вы получаете ответственность за то, чтобы выполнить эти условия. Я не могу заключить договор ниже себестоимости.

— Цирки приняли новые условия?

— Потихоньку ситуация утрясается. Более того, под конец года мы сделали анализ, и оказалось, что те условия проката, которые сегодня существуют, становятся выгодны для компании, и мы больше не субсидируем прокат, наоборот, получаем прибыль. И это здорово, все расставлено по местам. Более того, мы определили положение о прокате, решив этим документом несколько проблем, в первую очередь финансовую. Никто никого не заставляет быть прокатчиком, но если вы решили быть прокатчиком, то должны, помимо прав, нести ответственность. Результат не заставил себя ждать: ушли прокатчики, которые не знают, как работать, когда нужно платить реальные деньги за реальный товар.

Как только артист становится прокатчиком, у меня отношения с ним начинают работать в оси «гендиректор — директор коммерческого предприятия», а не как с артистом. Мы не ухудшаем и не улучшаем положение артистов, речь идет о коммерческих отношениях. Бизнес есть бизнес.

Третий момент, очень важный, — я предложил назвать прокатчика продюсером. Если вы взяли программу и прокатываете ее, не вложив ничего, то вы администратор. А если вы берете программу и вкладываете в нее деньги вместе с Росгоцирком, тогда вы продюсер. И у нас наступает то, о чем все так долго говорят и не могут потрогать, — государственно-частное партнерство.

Четвертый момент: после каждого сезона мы подводим итоги работы каждой программы и принимаем художественным советом решение о его будущей судьбе. Если программа замечательно работает, она собирает кассу. Цирковое искусство не элитарное, поэтому в нашем случае результат и эффективность — это касса. Есть касса — значит, нравится, нет кассы — значит, не нравится. Если программа убыточна для компании, значит, с ней надо работать, нужна ее реструктуризация, может быть, снять ее с проката. Возить программу, которая приносит убытки, невозможно. Тогда мы не решим ту задачу, которую поставил министр, — самоокупаемость.

— Финансово эффективных программ сейчас больше или меньше?

— Меньше, что самое неприятное. Мы подвели итоги за 2015 год, и оказалось, что общая ситуация с продюсерскими программами положительная, а общая ситуация с программами, которые мы сами катаем и возим, — отрицательная. А это ситуация, при которой надо очень серьезно задуматься, что делать дальше. Сегодня зритель другой. Цирк уже не является тем магнитом, что в советское время. Выбор очень большой, конкуренция выросла, зритель изменился. Это люди 20–30 лет, которые выросли в другой стране на 3D-технологиях, на интернете, не другой визуальной картинке.

— Отрасль не успела за изменениями?

— Не успела. Многие наши программы хороши с точки зрения классического циркового подхода прошлого века: и трюки есть, и мастера работают, а общий результат — минус. Если зрителю неинтересно , он не приходит. Посмотрите, каким интересным сейчас стало кино. Музеи работают на новом уровне, музейные продукты совершенно меня поражают.

— Что для вас эталон цирка? Сirque Du Soleil?

— Нет, он, кстати, тоже терпит в последнее время серьезные проблемы. Но что сделал Du Soleil? В свое время он изменил отношение к цирку, пробил традиционное восприятие цирка и сделал дивертисментные программы, которые могут быть интересными, современными и зрелищными. Мне конкретно не нравится, что у Du Soleil нет звезд, те, кто там работает, не звезды, а часть общего бренда. Мне больше нравится, когда есть звезды, и мы ставим перед собой задачу создавать звезд. Потому что звезда — это всегда интересно, интересны ее творческие планы, личная жизнь. Если артист цирка станет престижной профессией, которая привлекает софиты, телекамеры, микрофоны, люди пойдут в цирк.

Наше пространство позволяет использовать и театр, и балет, и оперу. Почему мы этого сейчас делать не можем, я не знаю.

Летом 2014 года, когда меня только назначили, ко мне подходит Хаким Зарипов, звезда советского цирка, и говорит: «Ребят, вы молодые, попробуйте найти что-то свое, какую-то форму. Вот что вы в джигитовке сделаете? Мы уже сделали все: и под конем пролезли, и трюки показали, вряд ли здесь остался запас. Не хотите ли вы джигитовку соединить с какими-то другими вариантами?» Это говорит человек, которому 91 год, у него абсолютно молодые глаза, задорные и не зашоренные.

— Редкость?

— Да, редкость, это одна из проблем нашей отрасли. Может, потому, что круг — замкнутая фигура, может быть, потому, что цирковые династии держат эти традиции. Это ведь странно отторгать новых людей. Я на себе даже это испытал, я вот не цирковой, не родился в опилках. Это повод считать, что я ничего не понимаю. Но я, ребята, понимаю кое-что. Цирковое классическое жанровое образование должно быть, но нужно смотреть вперед, нужно смотреть, как развивается мир, нужно находить новые формы. Развитие всегда должно от чего-то отталкиваться и к чему-то стремиться, всегда должен быть вектор. А династии у нас, на мой взгляд, очень закрытые и плотные, свежую кровь не воспринимают. Это очень плохо. Ведь цирк в прошлом столетии шел впереди наших коллег из других жанров. Но на рубеже ХХ–ХХI веков как в стенку уперся. Закрытость — одна из причин, мы интересны только сами себе, наши фестивали — золото, серебро и бронза — интересны только нам. Они не монетизируются. Одно и то же жюри оценивает одни и те же номера. Современное искусство и современный цирк — два мира, которые не пересекаются. А я хочу, чтобы они пересеклись.

— Девальвация рубля оказала влияние на себестоимость постановок?

— Проблемы роста курса нет. Раньше у нас брали номера в зарубежные проекты. Но я предложил другой подход: мыслить категориями шоу, отдавать спектакли. Иначе, предоставляя по непонятным ценам за рубеж свои номера, мы фактически работаем центром гастарбайтеров от цирка. Я бы хотел по-другому. Не хочу запретить и поставить шлагбаум перед нашими артистами, которые выезжают за рубеж с номерами в какие-то программы. Пусть уезжают и пусть работают, но все-таки акцент надо делать на то, чтобы мы полностью создавали спектакль, который может существовать как минимум пять лет. Так престиж русского цирка будет сохранен.

— А интерес у иностранцев есть?

— Есть, и пользуются этим не очень добросовестные люди. Мне рассказывали наши партнеры в Китае и Европе, что туда ездит ряд людей, которые называют себя «русским цирком». Но это дикие шапито.

— На вашу работу повлияли санкции?

— Конечно, мы не живем в безвоздушном, идеальном пространстве. Контакты, которые были с Турцией, сейчас приостановлены.

— А какие были связи с Турцией?

— Было очень много программ в Турции. Но сегодня работать там невозможно по целому ряду причин, в том числе и в вопросе безопасности. Я бы сейчас вряд ли рискнул отправить туда наших артистов. Это касается и Украины и, может быть, ряда других стран.

— С Украиной тоже не осталось связей?

— Сейчас нет, хотя мы встречаемся на разных фестивалях с Николаем Кобзовым, есть такой частный проект, у него несколько шапито, существует он на Украине без государственных дотаций. У нас нормальные контакты, но с точки зрения каких-то обменов, как было раньше, сегодня это невозможно по ряду причин.

— Принцесса Монако Стефания приедет на фестиваль в Саратов?

— Не знаю, мы только отправили приглашение, было бы здорово, если бы принцесса смогла приехать. Она ведь принцесса цирка и президент старейшего и авторитетнейшего фестиваля в мире в Монте-Карло.

— Вы не оценивали объем серого циркового рынка в стране? Это проблема для вас?

— Это проблема для нас.

— Решаемая?

— Решаемая. Недавно в Государственной думе были слушания законопроекта о регулировании культурно-зрелищных мероприятий. Эстрадные артисты жестко восприняли этот документ, и я их понимаю. Мое мнение такое: в этом законопроекте совместить цирк, эстраду, филармонию и балет невозможно, надо разделить подходы. Но госрегулирование в нашей отрасли необходимо. Если эстрадный артист выступает на сцене, то риски есть только финансовые. Если работает цирковая программа, помимо финансового есть риск для артиста, для зрителя и для животного, в первую очередь риск здоровью. Цирк — это место, где выполняются трюки. У диких цирков не сертифицировано оборудование, существует много нюансов по технике безопасности. В наших государственных цирках этому уделяют очень большое внимание, и это является частью профессии. Надо учитывать, что и артист, и зритель подвергают себя риску. В частных цирках-шапито случаются и нападения животных, и обрушение реквизита, трибуны складываются под зрителем, потому что никаких сертификатов у них нет. Есть только один путь — это лицензирование деятельности, связанной с риском для жизни. Росгосцирк может выдавать такие лицензии, потому что у нас есть и производственно-художественный комбинат, который работает со сложным реквизитом, может провести испытания и дать сертификат безопасности.

Отдельно хочу поднять тему дельфинариев. С этим уже пора покончить. Дельфины в передвижных шапито живут максимум по полгода. Я считаю, что лицензирование — это правильный путь. Тот путь, который предложили в законопроекте, — регулирование через саморегулирующие организации — для нас не совсем подходящий.

— Находитесь ли вы в переговорах с РАО по поводу выплат за аудиотрансляции?

— Существует закон, и его нужно выполнять. Есть, конечно, какие-то странности в этом всем, но что делать? У нас была долгая тяжба по программе «Зорро». Тамерлан Нугзаров сделал программу «Зорро» и был владельцем этого бренда, но на него подали в суд. И мы выиграли.

— Как вы работаете на юго-востоке Украины?

— Активно. Первый раз мы привезли программу в донецкий цирк на новогодние праздники-2014/15. Несколько наших артистов были и в Луганске. Потом приехала полноценная программа ко Дню защиты детей под руководством Николая Сквирского, потом в октябре была программа под руководством Черниевского. А уже на эти елки была наша программа с участием Серго Самхарадзе. Было организовано четыре гастрольных периода, для сравнения: в российском цирке работают программы от шести до восьми программ в год.

— За деньги или бесплатно?

— Это благотворительная акция.

— Сколько стоили эти гастроли?

— Мы сумели привлечь внебюджетные источники для того, чтобы сделать там ремонт. Было прямое попадание снаряда в купол луганского цирка, не было ни одного целого витража, фойе 1-го и 2-го этажа и гардероб разрушены, разрушен манеж, водоснабжение, теплоснабжение разрушено. Мы привели это все в порядок. И в этот Новый год смогли привезти туда артистов и открыть программу. Наряду с нашими артистами там работали и местные артисты, что очень здорово, потому что выступать в собственных стенах хорошо. Сейчас к 8 Марта отправили артистов в Луганск, в Донецке уже работают наши артисты. Связи не прекращались, они продолжаются.

— Как оценить перспективы акционирования цирков по срокам и по целесообразности?

— Правительство России ставит задачу разгосударствления целых отраслей.

— Это касается и цирка?

— Пока это история не про нас, к сожалению. Два года назад мы начали с инвентаризации, и оказалось, что имущественный комплекс не оформлен. Какое акционирование, если не оформлен имущественный комплекс? Но на сегодняшний день он оформлен на 90–95%, и с точки зрения имущества мы все оформим к середине этого года. Но есть еще очень много движимого имущества, это тоже потребовало своего рода инвентаризации и постановки на учет. Есть авторские права, которые нужно оформить, а также финансовые вопросы. Пока есть зависимость от государственных субсидий на содержание, об акционировании не может быть речи.

— Подготовка займет примерно два года?

— Думаю, да, это стратегически правильное направление.

— Кто может выступить инвестором российских цирков?

— Многие трудовые коллективы, думаю, хотели бы поучаствовать. Но сейчас цирковое сообщество еще не готово к этому, начнутся разговоры о продаже цирков. Хотя акционирование не является продажей. Это преобразование в государственные акционерные общества. С точки зрения управления это более правильная организационно-правовая форма. Но если будет вторая волна, тогда придут частные инвестиции. И тут важно отметить, что продажа возможна только без права перепрофилирования, чтобы на месте цирков не было торговых центров.

Чтобы стало выгодно вкладывать деньги именно в цирк, сделано уже много: и положение о прокате, и система электронной продажи билетов.

— Поколение менеджеров будет меняться с такими задачами. Должны приходить выпускники MBA?

— Не обязательно. Главное, чтобы приходили современные люди с современным мышлением, со своим взглядом на мир и на цирк: режиссеры, артисты, продюсеры, прокатчики, инвесторы. Надо разорвать круг закрытости и сделать себя интересными. Раньше территория цирка была территорией экстрима, люди приходили и видели то, что не могли себе представить, то есть это территория, где человек демонстрирует максимум своих возможностей без стимулирующих препаратов. И в какой-то момент эта территория экстрима распалась. В самостоятельные проекты ушли клоуны: Слава Полунин сделал «Снежную симфонию», которую мы хотим сейчас в Россию привезти и показать. Ушли экстремалы. Посмотрите, что делают ребята на улице на скейтах, роликах, велосипедах!

А в цирке неинтересно, эти люди ушли из цирка. Там нет Сафроновых и Копперфильдов. А я хочу, чтобы они вернулись. Уходили они, потому что осталось мало свободы, мало творчества и возможностей.

Вопрос, когда пространство цирка станет интересным для людей, которые когда-то ушли, а сейчас должны вернуться. Почему stand up comedy — это модно, а реприза в цирке перестала быть интересной? Остались клоуны-аниматоры и очень мало мастерства. Но будущее за едиными драматическими произведениями, а не за дивертисментом. Чтобы зритель пришел в цирк, сел и не отрываясь смотрел. И пришел бы в себя, только когда все закончилось. Дивертисментные шоу, построенными по старому принципу, может быть, хорошие, но сегодня они неинтересны. А для того чтобы что-то продать, нужно что-то создать.